Спорим, тебе понравится? - Даша Коэн
Ха-ха!
Мораль?
Будьте умнее. Не будьте, как Ника.
В противном же случае вам светит тоже, что прилетело в меня железобетонной плитой и расплющило, словно жалкий мешок с костями. Живой труп — лежать, реветь, не спать, проклинать себя за способность чувствовать. И мечтать о том, чтобы заиметь себе такое же равнодушное, каменное сердце, как и у моего кумира.
Ибо да, я до сих пор отчаянно любила того, для кого являлась по сути всего лишь дыркой от бублика, которую Басов весело и задорно повертел на причинном месте.
Спустя девять кругов ада, что я прошла за последние дни, наступила суббота и наконец-то мать решила, что с меня хватит затворничества. Да и мой классный руководитель настойчиво требовал медицинскую справку, которую, по понятным причинам, брать было слишком рискованно для моей безумной матери, падкой на телесные наказания собственного чада. А то вдруг кто чего не так поймёт? Ведь на самом же деле она хорошая и даже выделила мне свой дорогой тональный крем, чтобы замаскировать синяк на скуле.
Заботливая любимая мамочка, сю-сю-сю!
Ах, как бы не сдохнуть от передозировки сарказмом в собственном организме, м-м?
Надеюсь, не стоит говорить, что в гимназию я шла словно на смертную казнь? Ибо да, я была в ужасе. Захлёбывалась отчаянием перед встречей с тем, кто вытер об меня ноги. Глотала горький ком, что будто бы приколоченный стоял в горле, и умоляла небо дать мне сил выстоять в этом неравном бою с тенью.
Не упасть ниц.
Не орать во всю глотку «за что?»
Не ползти за ним на коленях, когда он с улыбкой, кинет мне в лицо жестокую правду и уйдёт, безжалостно чеканя шаг, прицелившись на новую лёгкую победу. А я вернусь в своё серое, унылое существование, с отчаянием представляя, что где-то там праздно проживает дни мой жестокий бог, целует свою новую фаворитку, шепчет ей на ухо лживые песни о вечной любви, а затем делает с её податливым телом всё, что захочется. Абсолютно всё!
И снова по кругу.
Вот только напрасно я храбрилась и тысячи раз внутренне умирала, представляя нашу встречу. Потому что Басова не оказалось сегодня в гимназии. И этот неоспоримый факт окончательно раскатал меня асфальтоукладчиком.
Задыхаясь от рыданий после занятий, которые, казалось бы, прошли мимо меня, я стояла в холе гимназии и растерянно смотрела по сторонам. Кто-то обсуждал планы на выходные, кто-то смеялся, девчонки возле огромного зеркала в пол наводили красоту, а я была в этой мешанине кипучей деятельности конкретным аутсайдером — один на один со своей нестихающей болью и не знала, что делать дальше. Я сорвалась с места и кинулась неведомо куда, не разбирая дороги. Чтобы выплакать всю свою горечь, разочарование, страх и отчаяние. Чтобы ещё раз ментально сдохнуть от горя. А затем вновь воскреснуть никому не нужной Вероникой Истоминой.
Ближайшая по коридору дверь. Пустой школьный туалет на несколько кабинок, в одну из которых я влетела и шлёпнулась на унитаз. А затем закрыла лицо дрожащими ладошками и дала волю горьким слезам.
Я плакала и не могла остановиться. Судорожно всхлипывала, чувствуя удушье. И до крови кусала губы, пытаясь этой болью хоть немного заглушить ту, что разрушительным торнадо бушевала за рёбрами, в истоптанной дорогими ботинками душе.
Хлопок двери и громкие шаги по кафелю прозвучали в тишине уборной словно хлёсткие удары плетью по оголённым проводам.
Замираю, боясь пошевелиться или хотя бы пикнуть. А затем обречённо выдыхаю, когда дверца в мою кабинку неожиданно распахивается. И та, кто стоит сейчас передо мной, окончательно повергает меня в тихий, неописуемый ужас.
Ну, супер!
Только Марты Максимовской мне сейчас не хватало для полного счастья!
Внутри вся скукоживаюсь от животного, пробирающего до костей ужаса, боязливо вжимаю голову в плечи и смотрю на эту девчонку, принёсшую мне столько унижений, с отчаянной мольбой.
«Видишь? Я же и так раздавлена! Куда ещё больше?»
Глаза в глаза. Сердце пропускает удар, в ожидании того, что ждёт меня дальше. Я больше не под прикрытием Басова — я снова аппетитная мишень для травли и отборных издевательств.
— Чё ревёшь, Истомина? — сводит идеально вычерченные брови Марта и поджимает губы.
— У-ударилась, — перепуганным шёпотом выдавливаю я из себя, не моргая и всё ещё ожидая какой-нибудь пакости в свой адрес.
— В медпункт отвести? — я натурально подвисаю от этого вопроса и не знаю, на какую полку сунуть его в собственных мозгах для осознания.
— Это, — громко сглатываю, — это очередная шутка?
— А тебе разве смешно? — хмыкает она.
— Нет.
— И мне нет, — пожимает Максимовская плечами.
— Ладно, — примирительно выдаю я и принимаюсь рыться в рюкзаке, чтобы достать салфетки и банально занять трясущиеся руки.
— Кто обидел?
— Никто.
— Синяк на щеке старый, — Марта упёрлась плечом в дверной косяк, сложила руки на груди и зачем-то принялась пристально меня рассматривать.
— Да, я, — замешкалась, отвела глаза, — неудачно упала.
— Ну ясно всё с тобой, — кивнула, но никуда не ушла, а продолжила медленно сканировать меня взглядом цепких карих глаз.
— Что тебе нужно от меня? — не выдержала я внутреннего напряжения.
— Значит, медпункт отметаем?
— Да
— Почему?
— Там мне не помогут.
— А где помогут? — улыбнулась Максимовская, но мне её улыбка показалась кровожадным оскалом. А может это просто у страха глаза велики? В любом случае, с меня хватит!
— Пожалуйста, — вновь перешла я на прерывистый, изломанный шёпот, — разве ты не видишь? Я боюсь тебя!
— Осади, Истомина, — хмыкнула Марта и подняла ладони вверх, — и кончай реветь. Слезами горю точно не поможешь.
И ушла, оставляя меня дрожать от облегчения, и недоумевать, что это такое только что было.
Но долго рассиживаться и страдать мне не дали. Уже спустя минуту, после ухода Максимовской, мой телефон раззвонил.
Мать.
— Да?
— Ты где пропадаешь? Тебя бабушка ждёт уже минут пятнадцать.
— Живот прихватило, — отрапортовала я и бросила трубку. А затем бессильно сжала кулаки и беззвучно прооралась внутри себя.
Дожила, чёрт их всех раздери! Мне восемнадцать, а меня словно детсадовского карапуза водят за ручку в гимназию и обратно. Что это, если не тюрьма? Когда меня уже наконец-то амнистируют?
Я задыхаюсь! Я не могу так больше жить! Мне претит быть чьей-то марионеткой!
Но деваться мне было некуда. Пришлось встать и идти туда, куда было велено — к церберу под бок. Вышла из туалета и побрела по опустевшим школьным