Плотское желание - М. Джеймс
— Какого черта ты делаешь! Отпусти меня… — Слова прозвучали приглушенно из-за руки, зажавшей мои губы, и я почувствовала запах мокрой шерсти и пота, от которого меня затошнило. Мне повезло, что первую часть беременности я прожила без постоянной рвоты, но запахи все равно донимают меня, а от этого запаха мне хочется блевать.
Мой ребенок.
Мысль о нем вызывает во мне дрожь решимости, и я вырываюсь из его рук, пытаясь вырваться.
— Отпустите меня! — Снова кричу я, вырываясь из его рук, и слышу его разочарованный рык.
— Помогите мне! — Огрызается он, и вдруг передо мной оказываются двое других мужчин, загораживая меня, пока один из них лезет в карман своего плаща. — Нам нужно вытащить ее отсюда, а она дерется как дикая кошка.
Чертовски верно.
Я снова бьюсь, кусая его пальцы, и мужчина издает рычащее проклятие.
— Поторопись, мать твою! — Он вбивает колено мне в спину, заставляя меня задыхаться от боли, и на мгновение я перестаю бороться, когда по позвоночнику пробегает горячее, колющее ощущение.
Это все, что требуется. Один из мужчин, стоящих передо мной, хватает меня за челюсть, откидывая мою голову в сторону так, что я знаю, что почувствую это позже… если проживу достаточно долго. От этой мысли меня охватывает новый виток страха, но меня держат слишком крепко, чтобы я могла сопротивляться.
Этот страх превращается в ослепительную панику, когда я вижу, что мужчина передо мной достал из кармана — тонкий шприц, игла которого направлена прямо в мою шею.
— Нет! — Кричу я, пытаясь бороться, но у меня нет места для движения. — Прекратите! Я беременна…
Не знаю, почему я думаю, что их это волнует, но это последняя карта, которую я должна разыграть. Вся надежда на то, что это могло сработать, исчезает, когда игла опускается, и я чувствую острый укол в боковую часть шеи, боль расцветает по коже, когда она вонзается.
На глаза наворачиваются слезы.
— Пожалуйста… — шепчу я, но уже слишком поздно. Игла выскальзывает, и через несколько секунд я чувствую, как тяжесть начинает распространяться по моим конечностям.
Последняя мысль — я понятия не имею, почему это происходит, и я откидываюсь назад, прижимаясь к мужчине, который держит меня, а темнота сгущается по краям моего зрения.
А потом все становится черным.
* * *
Я просыпаюсь в постели, такой мягкой, что кажется, будто я лежу на облаке. На один манящий миг мне кажется, что я снова в постели Данте или, по крайней мере, мечтаю об этом. Я погружаюсь в матрас еще глубже, переворачиваюсь, тянусь к нему…
В голове вспыхивает почти электрическая боль, и я стону, прижимая руку ко лбу, пытаясь сесть.
Все, что произошло, возвращается в памяти: прогулка на встречу с Эбби, ощущение, что за мной следят, мужчины, которые схватили меня и потащили в переулок. Бесполезная борьба за свободу, а потом эта игла…
Страх пронзил меня насквозь.
Меня накачали наркотиками, я в этом не сомневаюсь, и именно поэтому у меня так сильно болит голова, а во рту словно вата. Меня охватывает жажда, и я оглядываюсь в поисках стакана воды, но ничего подобного в моем распоряжении нет.
Сама комната чрезвычайно роскошна. Кровать, на которой я лежу, королевского размера с балдахином, застеленная вышитым бархатистым пуховым одеялом и кучей подушек гостиничного качества. На полу из твердых пород дерева расстелен толстый ворсистый ковер, комод и тумбочка в тон кровати, все из темного дерева, похожего на красное дерево. Одна стена оклеена обоями темно-зеленого цвета с золотыми завитками, другие стены более светлые, дополняющие друг друга, бледно-зеленого оттенка. В комнате есть стеклянные французские двери, выходящие на балкон, и я встаю, чувствуя внезапное головокружение.
Я прижимаю руку к животу, и на меня накатывает очередная волна тошнотворного страха. Я понятия не имею, может ли лекарство, которое мне дали, навредить ребенку, но уверена, что тому, кто похитил меня, было бы все равно. Я закрываю глаза, пытаясь побороть панику.
Сейчас я ничего не могу с этим поделать. Поэтому мне нужно сосредоточиться на том, чтобы понять, где я нахожусь.
Я немного неуверенно подхожу к французским дверям и отодвигаю шторы. Достаточно одного взгляда на улицу, чтобы понять, что я снова в Лос-Анджелесе. Я прожила здесь всю свою жизнь, я бы узнала городской пейзаж в одно мгновение. Я смотрю на вид, открывающийся из дверей, тянусь к ручке, чтобы выйти, и понимаю, что она заперта.
Черт.
И тут возникает очевидный вопрос: как я снова оказалась в Лос-Анджелесе? И почему?
Я ни на секунду не могу поверить, что это дело рук Данте. Даже если он каким-то образом узнал, что я беременна, может быть, пригрозил Брендану, я не верю, что он стал бы накачивать меня наркотиками и похищать. Даже если бы он счел это приемлемым способом справиться с ситуацией, а я не думаю, что он бы так поступил, он не стал бы так рисковать ребенком.
Но я не могу отрицать, что вернулась домой и нахожусь в незнакомой комнате.
Кто-то другой привел меня сюда.
Я поворачиваюсь на пятках, борясь с волной тошноты, которую вызывает это движение, и быстро иду к двери. Я ожидаю, что она будет заперта еще до того, как я попытаюсь повернуть ручку, но все равно испытываю волну разочарования, когда она не сдвигается с места. Тот, кто приложил столько усилий, чтобы вернуть меня, не позволил бы мне просто бродить по дому, не поговорив со мной, но еще одно препятствие на пути к выяснению того, что произошло, только еще больше затягивает меня.
Я действительно не имею ни малейшего представления о том, что происходит.
Проходит час, потом еще один. Мне нужно в туалет, но здесь нет пристроенной ванной, поэтому я сажусь на кровать и стараюсь не думать об этом. Через некоторое время мне становится интересно, придет ли кто-нибудь. Наверняка меня вытащили из Сиэтла не для того, чтобы оставить в одиночестве чахнуть в этой комнате?
Наконец, когда я уже подумываю о том, чтобы встать и стучать в дверь, пока кто-нибудь не придет и не выяснит, что за шум, я слышу щелчок замка. Мгновение спустя дверь открывается, и в комнату заходит высокий темноволосый мужчина, которого я сразу не узнаю.
А еще через мгновение узнаю.
— Это ты. — Я
