Бог Гнева (ЛП) - Кент Рина

Вместо того чтобы сразу направиться к двери, я разглаживаю свою пижаму, похлопываю себя по щекам и брызгаю на себя духами.

Я смотрю на свое лицо в зеркале и впервые за много лет не отворачиваюсь с отвращением. Я не вижу, как мое отражение дуется в ответ.

На самом деле, я чувствую себя красивой и улыбаюсь, и отражение кажется мягким в свете лампы. Моя комната — это вдохновение для комнаты на острове Брайтон. Стены и потолок покрыты страницами манги, местами порванными, когда папа был неаккуратен. Когда мы оформляли мою комнату, нам никто не помогал. Однажды в выходные мама и папа надели свои дурацкие комбинезоны, попозировали у двери, как подражатели декораторам, и сказали, что мы сделаем это дерьмо.

Мы провели целый день, переставляя и вклеивая страницы. Мама хихикала над некоторыми клишированными сценами и говорила, что я беру пример с нее, любящей романтические истории. Папа хмурился, глядя на некоторые из моих вариантов манги.

Это одно из моих любимых воспоминаний.

Убедившись, что я достаточно презентабельна, я направляюсь к своей двери. Уже поздно, так что, надеюсь, папа уже спит. Если нет и он присматривает за комнатой Джереми, я просто притворюсь, что мне нужно что-то взять с кухни.

Боже. Кто бы мог подумать, что красться по собственному дому будет так нервно?

Я уже собираюсь открыть дверь, когда темная тень проскальзывает с открытого балкона. Я застываю на месте на долю секунды, прежде чем бежать к двери.

Я не успела сделать и двух шагов, как большая рука обхватывает мой рот, и знакомый голос раздается возле моего уха.

— Шшш. Не борись со мной сегодня. Как бы мне ни хотелось выбить из тебя всю дурь и заставить кричать, пока я разрываю твою киску, но твой отец этого не оценит.

Я выдыхаю, пытаясь успокоить внезапный всплеск нервов.

Его тепло окутывает меня, когда он скользит рукой от моего рта к талии. Вес его присутствия рядом со мной в сочетании с ароматом его кожи приводит мое тело в режим повышенного внимания.

Он лижет мочку моего уха, и я дрожу, когда его стон вибрирует на моей коже.

— Ты надушилась? Ты так хорошо пахнешь, что мне хочется тебя съесть. Чертовы водяные лилии.

Я рада, что сделала это.

— Тебя здесь не должно быть, — говорю я, хотя еще две секунды назад планировала пробраться в его комнату.

— Я знаю.

— Ты даже не должен быть в Лондоне.

— Я знаю.

— Ты мог хотя бы сказать мне, что приедешь, чтобы я была морально готова.

— Я знаю.

— Тебе есть что сказать, кроме того, что «я знаю»?

— Ты больше никогда не пропадешь из моего поля зрения, Сесилия.

От собственнической окончательности его тона у меня пересохло во рту, и я несколько раз сглотнула.

— А что, если мне придется исчезнуть из твоего поля зрения?

— Этого не случится.

— И поэтому ты здесь?

— Хм. Верно. Я должен был увидеть и прикоснуться к тебе за все те разы, когда не мог. — Его рука пробирается под мою рубашку, затем останавливается на моей голой киске, и хрипловатый звук вибрирует на его голосовых связках. — Черт, ты готова и мокрая для меня. Такая хорошая девочка, моя Сесилия.

Моя голова откидывается назад к его груди, когда он вводит в меня два пальца. Его прикосновения твердые, он легко находит мое чувствительное место и поглаживает его.

Другая его рука скользит под рубашку, по моему животу, а затем захватывает грудь и щиплет мои набухшие соски.

— Мне нравятся твои сиськи, такие круглые, упругие, и идеально ложатся в мою ладонь.

Он перекатывает сосок между пальцами, щиплет, стимулирует, мучает. Он добавляет еще один палец в мою киску, толкает, выгибает, надавливает и повторяет ритм моих грудей.

Я не могу сдержать стоны, которые вырываются у меня изо рта, и это не из-за отсутствия попыток. Спальня моих родителей находится в конце коридора, и они могут прийти проверить меня

Джереми всегда был напряженным во время секса. Таким интенсивным, что ты умоляешь и возвращаешься за добавкой. Но в этот раз он впервые не спешил, словно намереваясь свести меня с ума одним только ритмом.

— Скажи мне, lisichka, ты всегда спишь у себя дома голой? — он подчеркивает свои слова, надавливая пальцами на мою точку G.

— Н-нет...

— Тогда почему сейчас ты голоя?

— Мне... стало жарко.

Он щиплет мой сосок и входит в меня с диким ритмом.

— Твоя маленькая тугая киска заглатывает мои пальцы и путает мою руку, так что, возможно, она возбуждена, а не горяча. Держу пари, она хочет, чтобы ее трахали так хорошо, пока ты не умоляешь меня остановиться своим сексуальным голоском.

— П-перестань так говорить.

— Но я люблю, когда ты возбуждаешься. — Он поворачивает бедра, и огромная эрекция упирается в трещину моей задницы. — Мне нравится, как твое тело тает в моем, как каждая твоя частичка оживает от моего прикосновения. Мне нравится, как ты сжимаешься вокруг моих пальцев и члена, словно отказываясь отпускать меня.

Его губы опускаются на мое горло и пируют на тонкой плоти, затем он прикусывает мою ключицу.

Я дергаюсь в его хватке, множество возбуждений проносятся через меня одновременно. Я не знаю, что это — его слова, его прикосновения или тот факт, что это он, но я не могу остановить поток, который нахлынул на меня.

Моя грудь дрожит, а ноги трясутся от силы оргазма. Даже мой стон прерывается последовательными сокращениями в нижней части живота.

— Черт. — Он кусает мочку моего уха, щеку и губу. — Ты выглядишь такой красивой, когда кончаешь.

Я тяжело дышу, чувствуя себя не более чем куклой в его руках. Мне нравится быть объектом его желания. Мне нравится, что он не может достаточно прикоснуться ко мне или взять в руки каждую мою часть.

Он отпускает меня, но только для того, чтобы быстро стянуть с себя рубашку и снять шорты. Он тоже остался без трусов, и по какой-то причине это вызывает у меня дрожь.

Я не могу не пробежаться взглядом по татуировкам на его бицепсов, пульсации грудных мышц и пульсации его твердого, толстого члена.

Меня охватывает чувство страха. Неважно, сколько раз я его видела, трогала, сосала или трахалась с ним до беспамятства. У Джереми огромный член, который причиняет боль каждый раз, когда оказывается внутри меня. Хорошую боль. Приятную боль.

Но я все равно сомневаюсь.

На минуту между нами воцаряется тишина, и он смотрит на меня так, словно собирается полакомиться моей плотью. В тусклом свете моей настольной лампы его глаза кажутся почти черными, изголодавшимися по похоти и другим сырым эмоциям.

Желание.

Одержимость.

Обожание.

Последнее — лишь намек, но я вижу это. Я видела это и раньше, за обеденным столом, когда он сказал маме, что я слушаю его так, как никто другой.

Я увидела чувство, которое никогда не мечтала связать с таким жестким, холодным человеком, как Джереми. Чувство, за которое я бы продала свою левую почку, если бы могла увидеть его снова.

И вот оно снова здесь, так скоро и при других обстоятельствах.

Мгновение тишины обрывается, когда он снимает с меня рубашку одним диким рывком и отбрасывает ее в сторону. Его пальцы скользят по моей шее, и он целует меня.

Нет, он требует меня.

Его поцелуй — это одновременно обожание и собственничество. Мерцающая эмоция, которая чередуется между мягкостью и жесткостью. Он прижимает мое тело к своему, сдавливая мои груди своей грудью и пронзая мой живот своим членом.

Это некрасиво. Это некрасиво. Это животное и интенсивное. Это скрежет зубов, печать собственности и доказательство изменения нашей динамики.

Когда мы начинали с секса, погонь и извращенийх, он никогда не целовал меня. Мы просто использовали друг друга для удовлетворения наших сексуальных потребностей. Мы питались развратными наклонностями друг друга и черпали друг у друга кровь. Мы оба бежали — я, чтобы быть преследуемой, он, чтобы охотиться. Но, возможно, это не единственная причина. Возможно, мы также бежали от чувств, которые видели в глазах друг друга.