Диана Джонсон - Развод по-французски
— И я так думаю? — спросила я.
— Вы, американцы, уверены, что вы самая свободная страна на земле. Очевидно, потому, что вам об этом постоянно и подобострастно говорят. Но это не так. Если, допустим, вам указывают на высокий уровень преступности, вы отвечаете, что это цена, которую вы платите за свободу. Возникает вопрос: какую свободу? свободу чего? Какая же это свобода, если человек, идущий по улице, не чувствует себя в безопасности?
Я не заслужила такого выговора. Почему я должна отвечать за недостатки своего народа?
— Говоря об американцах, вы, надеюсь, не имеете в виду меня? — едва не возмутилась я.
— В вас столько американского, Изабелла, — сказал Эдгар.
— Поскольку французы одержимы идеей свободы, liberté, почему бы вам не выпустить Тельмана?
— Я убила его! — раздался театральный возглас Рокси. Она дремала и проснулась с этими словами, как будто видела сон. — Он хотел вернуться! Вернуться ко мне, я знаю. Иначе зачем он вчера пришел сюда?
Если Рокси думала, что Шарль-Анри хотел вернуться к ней, тем лучше для нее, хотя в том, что его убили как раз в этот момент, заключалась жуткая ирония. Может быть, он действительно хотел вернуться, очень может быть… Наша убежденность, что Рокси не убивала мужа, приносила нам облегчение, а ей придавала силы. Даже Персаны понимали, что она не виновата, что Шарль-Анри пал жертвой своих собственных эротических прихотей. Хотя застрелил его все-таки американец. Из пистолета. Мы все это знали.
Священное сердце Иисуса Христа Господа нашего возлюбим, восславим и сохраним здесь и повсюду, ныне и присно и во веки веков. Иисус Христос, молись за нас. Святой апостол чудотворец Иуда, молись за нас. Святой апостол Иуда, помогающий беспомощным и страждущим, молись за нас.
Молитву сию твори по девять раз в день девять дней подряд, да будет она услышана.
* * *Когда Рокси забылась в тяжелом полусне, ей приснилось, что этой молитвой она убила Шарля-Анри. Она твердила ее по девять раз в день в течение девяти дней, и Бог заглянул ей в душу, разгадал подспудное, неосознанное побуждение и внял ему.
От меня не ускользнул тот факт, что прессе, соседям, знакомым, друзьям, просто любопытным говорили, что убил l'américain. Никто не сказал, что Шарля-Анри убил муж его любовницы. Нет, говорили только, что убил американец. Так говорили все: Эдгар, Анн-Шанталь, Сюзанна, наш представитель по связям с общественностью Антуан, газеты.
До глубины души пораженная действенностью ее молитвы и неисповедимыми путями Господними, Рокси почувствовала потребность посоветоваться со священником. Она сказала Марджив, что хочет пройтись одна, перешла под вечер через мост Архиепископа и, пройдя аллеями, углубилась в огромный полутемный собор Парижской Богоматери.
Там ей явилось видение будущего. Только там она начала осознавать, что она — вдова, а вдова — это не то же самое, что оставленная мужем, разведенная жена. Что теперь она может получить обратно из «Друо» свой комод и «Святую Урсулу», что никакого развода не будет. Всем своим существом она сопротивлялась благодарному чувству освобождения — иначе она не человек, а чудовище. Она вслушивалась в себя, измеряла температуру своих переживаний, чтобы убедиться, что не испытывает ни радости, ни удовлетворения от смерти Шарля-Анри. И тут же подумала, найдется ли у нее черное платье.
Облегчение, освобождение — это не то же самое, что удовлетворение или радость. Она не рада, твердила Рокси себе, она опустошена. Она искала прибежища в церкви, потому что дома, лежа в постели, ей было невыносимо трудно противиться натиску беспорядочных дурных мыслей об удачных последствиях свершившейся трагедии.
Несколько минут ходьбы, и Рокси дома, взволнованная, сияющая — не потому, что она поговорила со священником, а потому что на древних плитах собора у нее отошли воды и вот-вот надо ожидать схваток. Предстоящее событие, благородное усилие, которое потребуется от Рокси, чтобы увидел свет еще один заложник судьбы, хрупкое свидетельство того, что жизнь продолжается, — все это успокаивало и ее, и всех нас. Легкий ветерок волнения развеивал терпкие запахи цветов и поминальной снеди — печенки и сыров, — заполнившие квартиру. Марджив звонила Сюзанне, мы то и дело пытали Рокси, как она себя чувствует, и отвечали на звонки с выражением соболезнования, тщательно взвешивая нашу радость по поводу скорого рождения ребенка и скорбь по поводу смерти его отца.
Около полуночи, после двух сильных приступов, Честер и Марджив повезли Рокси в clinique maternelle[180].
Я перемыла чашки и бокалы, оставшиеся на столах, и опять легла спать на диван, поставив около себя телефонный аппарат. Навязчивые сны преследовали меня всю ночь. Мне снилась Санта-Барбара, угол бульвара Моралес и Десятой улицы, недалеко от бензозаправки. У меня в машине кончился бензин, я иду на заправку, вдруг, чуть не зацепив, мимо меня проносится автомобиль. От страха у меня душа уходит в пятки, и я мучительно гадаю, не хотел ли человек за рулем совершить наезд, или это просто неосторожность с его стороны. Здесь выходит заправщик и говорит: «Вы не знаете, кто это был?» Сон был такой натуральный, отчетливый, я ясно видела бледно-желтое солнце над городом и, проснувшись, не сразу могла сообразить, что я в Париже, на диване в Роксиной квартире. Рядом надрывался телефон.
40
Занималась заря, и я уже мог различить отдельные предметы раскинувшегося передо мной пейзажа.
«Адольф»Была пятница, и это звонил Роджер. Голос у него был вкрадчиво-деловой, словно бы говорящий, что хватит на переживания и одного дня и теперь снова надо включаться в деловую гонку.
— Сегодня аукцион. Ты приедешь?
В суматохе и слезах последних дней я почти забыла о картине, о «Друо», о деньгах, но вчера вечером он успел шепотом сказать мне:
— Знаешь, Изабелла, я думаю, нам надо продавать «Урсулу», пока не определен юридический статус сегодняшнего положения дел. Таким образом мы всегда можем сказать, что Шарль-Анри тоже был за продажу, как и Рокси. Одному Богу ведомо, какие непредвиденные сложности возникнут, если Персаны будут настаивать, что картина — часть имущества Шарля-Анри. Продавая картину, мы делаем только то, что он сам санкционировал. Пусть Рокси говорит что хочет, мы должны продать «Урсулу» до того, как определится ее новый юридический статус. Лучше, если это будет fait accompli[181], как говорят французы.
Это происходило за кулисами «Дома Друо», мы не знали, что официальные лица заверили Роджера, что на аукцион приезжают крупные торговцы, представители разных музеев, коллекционеры и распродажа будет успешной.