Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны
– Испортишь туфли, – предупредила она. Бри посмотрела вниз, кивнула и сбросила туфли.
– Я спрошу в доме пастора, – сказала она. – Дверь открыта.
– Давай, – согласилась Нора. – А мы подождем здесь.
Бри пошла по густой траве прямо в чулках. Желтые туфельки в руке, бледные худые ноги, розовые пятки – она казалась ребенком, беззащитным и трогательным. Норе вспомнилось, как Бри бежала по полю за домом, где прошло их детство, и будто услышала ее смех – звенящий, беззаботный. Выздоравливай, подумала она, глядя вслед Бри. Выздоравливай, сестричка, выздоравливай.
– Пойду погуляю.
Оставив в машине нахохленного сына, Нора по гравиевой дорожке направилась к кладбищу. Чугунная калитка легко открылась, и Нора медленно двинулась между старых, покосившихся надгробий. Как давно она не навещала могилу на ферме Бентли… Нора оглянулась на Пола. Он как раз вышел из машины и стоял, потягиваясь; глаза были скрыты темными очками.
Дверь церкви, выкрашенная в красный цвет, бесшумно отворилась от толчка. Внутри, в прохладном сумраке, алмазным блеском светились оконные витражи: библейские сцены, голуби, огонь. Нора подумала, что по сравнению с тревожным цветовым буйством спальни Сэма здесь, напротив, очень спокойно от ровных, чистых красок, напитавших воздух. Гостевая книга лежала открытой, и Нора расписалась в ней своим текучим почерком, вспомнив бывшую монахиню, которая учила ее каллиграфии. Нора медлила, не уходила. Должно быть, тишина поманила ее по безлюдному центральному проходу, – тишина, удивительное ощущение покоя и пустоты и лучи света из витражных окон, искрившиеся пылью. Нора пошла сквозь этот свет: красный, темно-синий, золотой.
Она скользнула между скамьями, пахнувшими средством для мебели, и села. Внизу лежали синие бархатные подушечки для коленей, немного запылившиеся. Нора подумала о старом диване Бри и неожиданно вспомнила женщин из вечернего кружка, который когда-то посещала, и тот день, когда они пришли к ней с подарками для Пола. Однажды она помогала им убирать в церкви, и они полировали скамьи: садились на тряпки и ездили по длинным гладким сиденьям. «Тут у нас основная тяжесть», – шутили они; веселый смех терялся под сводами. В своем горе Нора отвернулась от них, бросила кружок, но сейчас ей пришло в голову, что ведь и они тоже страдали, теряли любимых, болели, предавали себя и других. Нора не захотела стоять с ними в одном ряду, принимать их сочувствие – и ушла. При этой мысли у нее на глазах выступили слезы. Как глупо, ее горю почти уже двадцать лет. Оно не может вечно бурлить, как вода весной.
Что за безумие эти ее слезы. Она бежала сломя голову, быстро, долго и далеко, убегала от этого момента, а он все равно ее настиг: на ее диване спит незнакомая девушка, видит сны и несет в себе тайну новой жизни. Дэвид же отвернулся от нее, равнодушно пожав плечами. Нора знала, что уже не застанет его дома; возможно, он соберет чемодан, но больше ничего не возьмет. Она плакала о нем и о Поле с его яростным, потерянным взглядом. О дочери, которой не знала. О худых руках Бри. О том, что любовь многократно предала их всех, а они предали любовь. Казалось, горе было частью ее тела. Нора плакала, не замечая ничего вокруг, и слезы приносили облегчение, как в детстве. Она рыдала до изнеможения, до полной потери сил.
На открытых церковных балках гнездились воробьи. Услышав их негромкое чириканье и шорох крыльев, Нора начала приходить в себя. Она стояла на коленях, уронив руки на спинку передней скамьи. Свет косыми столбами падал в окна, собирался в лужи на полу. Сконфуженная своей истерикой, Нора неуклюже села, вытерла слезы. На выложенных плитками алтарных ступенях лежало несколько серых перьев. За долгие годы здесь побывало множество людей со своими секретами и мечтами, мрачными и светлыми. Наверное, и другие, подобно ей, получили утешение в неизбывном горе. Нора не понимала, почему пребывание в церкви принесло ей такое умиротворение, однако это было так.
Вскоре она вышла на улицу и заморгала от яркого солнца. Пол сидел на камне перед чугунной оградой кладбища.
Вдалеке через луг шла Бри, размахивая туфлями.
Пол кивнул на стоящие в беспорядке надгробия.
– Прости меня, – сказал он. – Прости за те слова. Я не имел этого в виду. Просто хотел отомстить отцу.
– Никогда больше так не говори, – ответила Нора. – Никогда-никогда. Чтобы я этого больше не слышала. Даже думать не смей, что твоя жизнь ничего не стоит.
– Не буду, мам. Мне правда стыдно.
– Я знаю, ты злишься, – проговорила Нора, – и ты имеешь право жить так, как тебе хочется. Но точно такое же право есть у твоего отца. Тебе поставлены определенные условия. И, если ты их нарушишь, пеняй на себя.
Она высказала все это, не глядя на сына, а когда повернулась к нему, то в ужасе поняла, что его лицо сморщилось и по щекам текут слезы. Господи, оказывается, ребенок, каким он был раньше, не так уж и далеко. Нора обняла своего мальчика – в меру возможности. Он был такой высокий: ее голова едва достигала его груди.
– Знаешь, я очень люблю тебя, – сказала она в его дурно пахнущую рубашку. – И страшно рада, что ты нашелся. И от тебя ужасно, просто ужасно пахнет, – добавила она, смеясь, и он тоже засмеялся.
– Монастырь совсем рядом! – крикнула, приблизившись, Бри. – Еще чуть-чуть по дороге. Говорят, мы его не пропустим.
Они вернулись в машину и опять покатили по узкой дороге среди округлых холмов. Очень скоро за кипарисами замелькали белые строения, и неожиданно в зеленом просвете возник Гефсиманский монастырь, суровый и великолепный в своей простоте. Бри въехала на стоянку под шеренгой деревьев. Когда они выходили из автомобиля, зазвонили колокола. Чистый звон растворялся в чистейшем воздухе.
– Как красиво, – сказала Бри, следя за облаками, лениво проплывающими в небе. – Вы знаете, что здесь жил Томас Мертон? Он ездил вТибет, к далай-ламе. Я люблю представлять себе их встречу. А еще – как живут монахи, как они изо дня в день делают одно и то же.
Пол снял солнечные очки, полез в карман и выложил на капот несколько маленьких камешков.
– Помнишь? – спросил он, когда Нора взяла в руки и погладила пальцами гладкий белый диск с дыркой посередине. – Криноидея. Морская лилия. Папа рассказывал мне о них, когда я сломал руку. Я немного погулял, пока ты была в церкви. Их тут полным-полно.
– Я и забыла, – задумчиво произнесла Нора, но события того дня мгновенно всплыли в памяти: и ожерелье Пола, и то, как она беспокоилась, что оно зацепится за что-нибудь и он задохнется.
– Звуки колоколов медленно замирали в прозрачном воздухе. Легкий камешек, размером с пуговицу, приятно грел руку. Она вспомнила, как Дэвид поднял Пола с земли и понес сквозь толпу гостей, как он накладывал гипс. Дэвид столько работал для того, чтобы они жили хорошо, но почему-то все всегда было очень трудно, словно они втроем вплавь пересекали море, что когда-то покрывало эти земли.
