Девочка, которую нельзя. Книга 2 (СИ) - Андриевская Стася

— В конце февраля я получу заключительный отчёт по тем разработкам и тогда можно будет уехать куда-нибудь на пару месяцев — только ты и я, хочешь? — тяжело дыша свалилась она на постель рядом с Гордеевым. — Куда хочешь?

— Надо куда-то, где сезон будет нормальный, бархатный. Какие точно числа, знаешь?

— Двадцатое, двадцать второе, двадцать восьмое — какая разница? Сезон не определяется одним днём.

— Ну не скажи. Муссоны, например, начинаются с точностью до часа. Говоришь, в конце февраля?

— Да, — поднявшись, подхватила Нэнси бельё с пола. — Двадцать шестого, если точно. Но не надейся, что ты можешь хоть как-то повлиять на выбор места. На самом деле мне плевать на твоё мнение. Будет так, как я скажу. Чудовище.

Вскоре после получения точной даты, Контора неожиданно передала Гордееву тревожный сигнал о том, что его миссию, возможно, вскрыли — анализ ранее полученных документов из ноутбука Нэнси показал, что, возможно, имеет место «вождение за нос» и преднамеренный слив малозначительных данных наводящих на ложный след либо тянущих время, в то время как настоящая информация уходит по другим каналам. Впрочем, мимо Нэнси эта настоящая информация всё равно пройти не могла, а значит, в любом случае, сначала оказывалась у неё.

Подозрения на утечку были всего лишь версией, однако теперь, в преддверие дня икс, следовало быть вдвойне осторожнее, а также на всякий случай незаметно исключить возможных стукачей. И если с рядовыми связными вопрос решался простым отсутствием связи, то Хелену, которая конечно же попала под подозрение одной из первых, нужно было слить ненавязчиво, так, чтобы ей самой и в голову не пришло что происходит.

— Я хочу развестись, — заявил как-то Гордеев психичке. — Нас с Хеленой давно уже ничего не связывает, смысла нет продолжать.

— Просто забудь про неё и исчезни из её жизни, какие проблемы?

— Я не могу просто исчезнуть, у нас сын. Нужно как-то по-человечески.

Психичка недовольно запыхтела, глядя в лобовое перед собой. Гордеев свернул в проулок, немного снизил скорость.

— Короче, мне нужно отлучиться. Увидеть сына, может, отправить их куда-нибудь на курорт, и там поставить Хелену перед фактом…

— Прекрати называть её по имени! — прошипела психичка.

Гордеев кинул быстрый взгляд на её перекосившееся лицо, остановился у обочины.

— Ну что тебя не устраивает? Я вернусь всего через пару дней и уже без обязательств.

— Мне срать на твои обязательства!

— А мне нет!

— А мне да!

Помолчали.

— Ну знаешь, я тебе не раб! — взорвался Гордеев. — И вообще моя миссия — диверсии на территории противника. И мне ничто не мешает вернуться к ней, насильно ты меня не удержишь! — И, хлопнув дверью, решительно пошёл прочь.

— Стой! — донеслось следом, но Гордеев не остановился. — Стой!

Психичка догнала, дёрнула его за руку, заставляя обернуться.

— Вот так просто, да? Повернулся и ушёл? От меня? К этой… суке своей?

— Да, именно так, к ней! Потому что твои истерики меня достали. Хочешь, пристрели меня прямо здесь, плевать, но меня ты больше не получишь! Психичка! — сказал, словно плюнул ей это в лицо, и пошёл дальше.

Это был козырь, который лежал в рукаве на крайний случай — прямая провокация по живому. На самом деле Нэнси тайно балдела, когда Гордеев ей хамил — тем слаще был для неё момент его последующей покорности. Другое дело, что она не понимала, что кукловод здесь давно уже он.

— Стой, тварь, или я убью тебя!

Гордеев даже не сомневался, что в затылок ему смотрит ствол. Чувствовал его холодное, безразличное нутро. Рисковал получить пулю… но не обернулся и не замедлил шаг.

И психичка снова побежала за ним, кидаясь с кулаками, привлекая ненужное внимание прохожих. И вдруг предупредительный выстрел в воздух. Гордеев обернулся: она держала пистолет у своего виска. Косметика размазана, идеальное каре взлохмачено, рука трясётся.

Кинулся к ней, «силой» забирая пистолет из судорожных пальцев, обнимая её, целуя…

А всего через пару часов, уже в постели, психичка с особым остервенением наказала раба за непокорность глубокой кровавой свастикой на плече.

— Ты мой зверь. Мой! И я разрешаю тебе уехать, но если узнаю, что ты её трахал…

— Я не за этим к ней еду, — мысленно, словно молитву, читая «ночь, улица, фонарь, аптека», прорычал Гордеев. — И я вернусь к тебе, ты же знаешь. Мне без тебя уже никак…

Каждый новый день в этой грязи словно удар за ударом подрубал его крылья. Те самые, что выросли вдруг, когда узнал про сына и любимую. Как тащить эту грязь к ним? Зачем? Свастика на плече горела воспалёнными шрамами, и, будто отторгаясь самой сутью Гордеева, никак не хотела заживать. Но это ерунда. Гораздо тяжелее, что таким же позорным воспалённым клеймом горела душа.

Есть ли всему этому искупление? Возможно ли оно? И может, права Лариска — его не то, что к женщинам, но и к людям нормальным подпускать нельзя? Сможет ли он жить как все — не манипулируя, не диктуя свои правила, не возвращаясь в ужас ночных приступов, которые прекратились после горы, но появились лёгкими начальными признаками теперь, после связи с этой тварью?

Впрочем, а кто здесь не тварь? Он, что ли?

Хелене сказал, что летят на семейный курорт, а уже там должен был сообщить, что они «разводятся» и, оставив их с ребёнком под присмотром агентов, которых Хелена не знает, лететь обратно к психичке. С одной стороны, это ограждало «жену» от непредвиденных последствий в случае, если никакого слива не было, и она честно выполняла свои договорённости, а с другой — контролировало её последующие действия, если сливала.

Напряжение зашкаливало. Действовать приходилось предельно чётко и натурально, хотя бы потому, что маниакальная ревность психички вполне могла обернуться скрытой слежкой, и любой из попутчиков мог оказаться её человеком. Но основное, это, конечно близость решающего дня. Уповал на него, всей душой надеялся, что на этот раз действительно поймает ту самую редкую синюю птицу. Нужно было поймать. Крайне необходимо.

Фантазии психички о заражённых вирусами боеголовках и вооружённых конфликтах, вспыхивающих за секунду, настораживали не только Гордеева, но и Контору. Впрочем, последнее время Гордеев ловил себя на стойком ощущении того, что Контора и без его неподтверждённых сплетен находится в режиме повышенного реагирования. Что-то явно намечалось, тучи сгущались и нервозность от этого только усиливалась.

— …Игнат!

Крик ворвался в напряжённую работу мозга, и Гордеев обернулся. Сложно сказать, неожиданность ли сыграла злую шутку или голос, который он узнал бы из тысячи не дал шанса устоять… Обернулся и, жадно выцепив из толпы растерянную, прижимающую сына к груди Славку, дал себе ровно на полмгновения дольше позволенного… прежде чем нарочито безразлично отвернуться и коснуться Хелены, демонстрируя нежную заботу.

Как же так… Откуда она здесь? Куда? Зачем? С кем? — Мысли роились в голове и дай ему сейчас ствол — и с трёх шагов промахнулся бы, настолько всё внутри клокотало.

— Ты знаешь её? Ту девушку? — усевшись в своё кресло, забрала Хелена сына на руки.

— Нет.

— Но она кричала твоё имя. И ты обернулся.

— В России каждый третий Игнат, но не все из них я, — небрежно отшутился он, застёгивая ремень безопасности. — Да и обернулись все, даже ты. И что, все Игнаты?

…Зачем же ты кричала, глупая… Ну зачем?!

Не знала. Просто не знала, что нельзя. Не ожидала увидеть. Растерялась…

Хорошо уже то, что не кинулась на шею. Догадалась, умница. Или…

Чёрт. Чё-ё-ёрт… Зажмурился, перебарывая застрявший в горле стон. Она просто поняла всё так, как и должна была понять, как он и «рисовал» для любых случайных глаз — у него здесь семья и ребёнок. И он просто бросил свою девочку. Предал по-настоящему, разменял на кровную месть и уехал жить долго и счастливо. С другой.

— Сэр, вам плохо?

— М? — очнулся, разлепляя веки.

— Вы морщились, как будто вам плохо, или голова болит, — дежурно улыбнулась проводница. — Может, таблетку? Или пакет?