Бабочка на запястье - Анель Ромазова
Если он пойдет навстречу. Приму то, чем он занимается, и его прошлое меня не отпугнет. По — настоящему страшно наткнуться на его холодное равнодушие. А о том, что я опоздала, не могу думать. Встряхиваюсь, словно затянувши носом могильный холод из свежей земли на кладбище. И с ходу пронимает той самой парализующей болью потери.
Нет. Нет. Нет. Все не так.
Талдычу и убеждаю подсознание. Резкая остановка не дает разрастаться преддверию. Успеваю себе внушить, что шестое чувство мне не присуще.
Полицейские переговариваются за моей спиной. Треск рации, механический голос в ответ. Почти не слышу и еще меньше понимаю, концентрируясь на незначительных деталях. Заиндевевшая травка под ногами, прикрытая тонким слоем снега. Черный метал ворот, поблескивающий в ночном мраке.
Еще несколько бесконечных минут, пока до меня не доходит, что пахнет дымом. Широко раскрытыми глазами, смотрю как над верхушками деревьев полыхает пламя.
Напрягаю корпус, вылетая из ледяного застоя. Бегу в приоткрытую калитку так быстро, что тишина свистит, смешиваясь с хрустом.
Позади мне что-то кричат. Тяжелые шаги следом. Кровь настолько переполняется кипучей смолой, что затягивает чернотой глаза. Я даже не разбираю, как врываюсь в самый эпицентр пожара. Не различаю резкого перепада температуры онемевшим от ужаса телом.
— Даамир. Дамир!! — ору в исступлении.
Он не отвечает. Гул в ушах становится невыносимо крепким, как будто сотни церковных органов зазвучали в раз и размножились, отлетая с акустикой от полируемых огнем стен.
— Дамир!! — Срываю голос, оставляя в дыму часть легких при кашле.
Не прекращаю, выдыхаю уже с хрипом…
— Дамир.
Потом становится невыразимо легко, под клубами едкого дыма и жарева, как из печи. Даже уютно. С облегчением делаю последний глоток гари, безвольно стекаю на пол и погружаюсь в безмятежный сон.
Глава 56
Четыре месяца спустя. Питер.
Тонкий звук таймера мелодично врывается в тишину, оповещая, что сеанс закончен. Замолкаю, распахиваю глаза и возвращаясь в свою прежнюю атмосферу, но как раньше уже не будет. НИ — КО — ГДА.
Протолкнув сухой комок в горле, убираю с живота подушку, обтянутую фисташковым плюшем. Не удивительно, что и в оформлении используют один из психологических приемчиков. Зеленый цвет успокаивает.
А меня успокаивает — выдирать мелкие ворсинки из мебельного аксессуара. За два месяца моих посещений, еще недавно новая вещь, заметно облысела. Виновато поглядываю на проплешину.
Арден сидящий напротив в кресле, смотрит с мягкостью, присущей только людям его профессии
— Ева, не торопитесь. Следующий час у меня свободен. Задержитесь и..- предупреждает мои возражения, — Это совершенно бесплатно.
Поднимаюсь с кушетки пробегаясь взглядом по простой, но стильной и по всему, очень дорогой обстановке кабинета. Стены увешаны многочисленными дипломами и выкрашены в цвет топленого молока. Ромбовидный стеллаж более темного оттенка. Пара кресел, письменный стол и мягкий диванчик, что так располагает к откровениям.
— Скажите прямо — мой случай безнадежен, — с грустной усмешкой проговариваю и запускаю шары ньютона, биться друг о друга глухими всплесками.
— Нет, Ева, ваш случай интересен. Мне, как неутомимому исследователю глубин нашего разума — вдвойне. К тому же, боюсь, что на следующей нашей встрече вы опять замкнетесь. А я очень хочу узнать, чем закончилась эта история, — проговаривает на такой тональности, что подтапливает глыбу эмоций сдавливающих меня изнутри.
— А это и есть конец. Я очнулась через два дня в реанимации, после крайней степени отравления угарным газом. Было очень паршиво. Первое, что спросила: Где Дамир? Мне ничего не ответили. Потом пришла мама. Потом полицейские. Задавали кучу вопросов.
— И вы солгали?
— Не совсем, упустила ту часть, где моя собственная сестра хотела забрать мою жизнь. Не подумайте, что я ее прикрывала.
— Почему тогда?
— Потому что, так было проще оставить семейные тайны — тайнами. А еще списать убийство папы на Станислава Суворова, — ну фактически он его и убил, подчищая за Ариной следы, — Его опознали по обгоревшим останкам, а точнее по слепкам зубов. Так что, виновным он признан, посмертно, — произвожу формальный отчет расследования, при этом неотрывно слежу, как шарики движутся, подталкивая друг друга.
Тук. Тук. Тук.
Надо домой купить — расслабляет. Моя зажатость, мягким воском, расплывается под методичными покачиваниями.
— А ваша сестра? — ровный тон как лезвие, задевает слух, я оборачиваюсь. Если закрыть глаза, то можно представить, что разговариваю сама с собой.
— На пепелище нашли ее серебряный кулон, — ненадолго замолкаю, пока не отступает накатившая тошнота, — К сожалению, выжила только Ева Сотникова. Все остальные мертвы. Вот так.
— А что говорят о причинах пожара? — игнорируя мою самоиронию, он продолжает допрос.
— Взрыв бытового газа. Так бывает, когда играешь с огнем. Арина всегда делала именно это. Держала пламя на ладони и умела им управлять.
— То есть, вы не уверены что она умерла?
— Арина и определенность? Пфф, — скептически фыркаю в ответ, — Не смешите меня, они никогда не сталкивались в одном месте. Правда или ложь. Ложь или правда. Это была ее фишка. Путать одно с другим.
— Тогда задам последний вопрос, но мне кажется, для вас он наиболее важный. Все ваши блоки кроются именно в нем. Что. случилось. с… Дамиром? — растянутые паузы в последнем предложении, активизируют отдачу во всех болевых окончаниях. Мне приходится задержать дыхание, а потом спустить жгучую массу из легких одним рывком, — Ева, вы должны мне ответить Вам станет легче. Произнесите вслух, — нетерпеливо настаивает Арден.
Я, уже взяв себя в руки, подхожу к вешалке и снимаю пуховик. Намотав шарф неловкими пальцами, чувствую на себе пристальный взгляд, который кажется утраивает внушительность, преломляясь под линзами очков.
— Ну вы же психотерапевт, знаете, на что способно наше сознание в критический момент. Дети часто придумывают себе друзей или защитников. Вот и Дамир — всего лишь вымысел. Нет его, и никогда не было. Ясно, — категорично прерываю, начинающую утомлять беседу.
Все это было сказано мной мозгоправу не единожды. К чему бессчетное количество погружений в мой персональный ад. Он должен оставаться под замком, в самом темном углу памяти, чтобы мои мысли не смогли туда добраться. Иначе, эта болезнь, с таким красивым названием «не родившаяся любовь», начнет прогрессировать и сожрет меня до конца.
Не успеваю скрыться за дверью, как меня мягко, но настойчиво, втаскивают обратно. Распаленная злостью вырываюсь и отталкиваю. Арден спокойно отступает, поднимая руки в жесте капитуляции.
— Сходите со мной на свидание? — вдруг огорошивает своим вопросом.
— Вас же лицензии лишат за связь с пациентом, — отвечаю первое, что приходит на ум.
— Я передам вас другому специалисту.
— Конечно, нет. Я не готова
