Юджиния Райли - Позови меня, любовь
Во взгляде Жака на любимую читалась смесь любопытства и недоумения.
— Ладно, cherie, — вздохнул он, — забираем пирожки и прогуляемся по пристани, пока не пошел дождь. А что не съедим, бросим голубям.
Жак заплатил официанту, и они вышли из кафе.
Дойдя до причала, влюбленные стали прогуливаться вдоль моря, наблюдая за жизнью порта. Грузчики несли на корабли и с кораблей бочки, мешки и ящики. Судна разных размеров и разной формы качались на волнах. Чайки с криками прочерчивали серое небо. Издалека, с какого-то парохода, доносились звуки веселого танца. Кто-то наигрывал его на Каллиопе. Эту причудливую мелодию Белла помнила — ее будут играть и сто лет спустя на этой же пристани, и тоже на Каллиопе.
Через несколько минут они повернули в город, в сторону Джексон-скуэр, и вскоре сидели на скамейке перед статуей Эндрю Джексона. К их ногам на крошки пирожков слетелась стая прожорливых голубей, которых всегда много на этой площади.
Жак обнял Беллу за плечи.
— Ты сегодня какая-то рассеянная, — заметил он. — Болят колени?
Она улыбнулась.
— Нет, я их хорошо размяла, и они почти не беспокоят.
— Тогда что? У тебя такой суровый вид!
— Ничего, я просто смотрю на площадь, — сказала девушка, кивнув в сторону севера. — Так чудно сидеть с тобой здесь. Такое чувство, будто я угодила в некое искривление времени или во что-то вроде временной петли. Смотри, оборванец спит на скамейке, перед ним статуя Джексона, собор Святого Людовика. Все то же самое. Мне совсем нетрудно представить, что я в тысяча девятьсот девяносто шестом году. Даже кареты не режут глаза — в конце двадцатого века в них будут катать туристов.
Жак некоторое время молчал с задумчивым выражением лица.
— Ты хочешь вернуться обратно? — наконец спросил он.
Ее брови удивленно взметнулись.
— Уж не пытаешься ли ты сказать, что веришь мне?
Он вздохнул.
— Этой ночью, пока ты спала, я читал и перечитывал статью, которую ты прихватила с собой. Написано убедительно, да и ты говоришь так связно и разумно и не походишь на сумасшедшую, так что я поневоле начинаю верить. Или скажем иначе, мне уже трудно не верить тебе. — Он ласково улыбнулся любимой. — А впрочем, это все, конечно, невероятно.
— Ты волен считать это странным, — сказала она, — потому что это действительно странно. Для меня главное — чтоб ты верил, что это правда.
Жак продолжал обнимать ее за плечи и задумчиво поигрывал прядью волос, выбившейся из сложной прически.
— Расскажи мне побольше о том мире, из которого ты якобы прибыла.
Несмотря на это «якобы», Белла была рада: Жак снисходит до расспросов. И это добрый признак.
Она набрала побольше воздуха в грудь и затараторила:
— Конечно, Жак, тебе трудно во все это поверить. Вот видишь автомобиль — там, на улице Святой Анны? Ужасно смешная конструкция. Вонючий и шумный. На улицах Нового Орлеана в конце двадцатого века будут сотни автомобилей. Куда более красивых, куда более быстрых. Для нас совершенно привычно многое из того, что было в новинку тем, кто жил в позолоченный век или в беспечные девяностые: автомобили, электричество, телефон. В небе будут летать реактивные самолеты — огромные и быстрые летающие аппараты. Зимой здания будут обогревать электричеством, а летом то же электричество станет охлаждать воздух в них. И весь мир будет опутан сетью коммуникаций.
— Что это значит?
— Телефонная связь, компьютеры, телевидение… — Заметив растерянность в его взгляде, Белла пояснила как могла: — Компьютеры и телевизоры — это приборы, которые показывают на своих экранах информацию или живые картинки.
Жак довольно щелкнул пальцами.
— Ага, живые картинки! Совсем как эдисоновский кинетоскоп, который показывали в прошлом апреле в Нью-Йорке!
Белла рассмеялась.
— Да, вроде, только в тысячу раз лучше и хитрее. Огромный прорыв случится и в науке, и в технике, и в медицине. — Тут ей пришлось горестно вздохнуть. — Заодно появится и новое мощное оружие страшной разрушительной силы. Будет две мировых войны и много-много мелких военных конфликтов. Изобретут оружие, которое может за полчаса уничтожить всю планету. Да, еще мы запустим ракеты в космос, и человек ступит на поверхность Луны.
Жак живо заинтересовался.
— Как у Жюля Верна в романе «С Земли на Луну»?
— Похоже, да не так. Мы обойдемся без пушки. Но большинство предсказаний Жюля Верна сбылось, например, о подводных лодках.
— Судя по твоим словам, это фантастический мир, — сказал Жак и с тревогой заглянул ей в глаза: — Ты очень скучаешь по нему? Может, он тебе намного дороже меня?
Белла задумалась и после долгой паузы сказала:
— Нет, если я и скучаю, то лишь по бабушке.
Казалось, Жак был охвачен противоречивыми чувствами — любопытством и волнением.
— Ты говорила, что виделась с бабушкой, когда возвращалась, ведь так?
— Да. И она все знает — о тебе и о моих путешествиях во времени.
— А что она говорит по этому поводу? Настаивает, чтобы ты оставалась с ней?
Белла нежно улыбнулась, вспомнив добрую старушку.
— Ты не знаешь мою бабушку, Жак. В ней со всем нет эгоизма. Она меня не удерживает. Наоборот, считает, что я обязана следовать туда, куда меня влечет судьба, и не сопротивляться.
Жак поцеловал Беллу в лоб и хриплым от волнения голосом сказал:
— Да благословит Господь твою бабушку за такие мудрые слова. Ты действительно должна остаться здесь. Тут я с ней совершенно согласен. Возможно, наша любовь и влечение друг к другу оказались сильнее времени, преодолели законы Вселенной.
Белла покачала головой.
— Ты говоришь, как бабушка. Мне кажется, нам непросто понять, куда же нас влечет судьба и чему не Должно сопротивляться…
— А что касается твоих родителей, — промолвил Жак, — ты мне сказала правду? Ты их именно так потеряла?
— Да, — ответила Белла и содрогнулась от болезненного воспоминания. — Они погибли шесть лет назад. Несчастный случай произошел, когда они спешили на представление.
Он ласково погладил ее щеку, и в его взгляде сквозило сочувствие.
— Бедная.
Белла улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы.
— В сущности, их брак не был счастливым. Мама и папа только тем и занимались, что соперничали и ругались — и на сцене, и вне ее. Они, видимо, любили друг друга, однако истинной страстью каждого из них был все-таки театр. Но и здесь они были безжалостны и жестоки друг к другу, словно лютые враги. Мама однажды наняла клакеров, чтобы они освистали отца в «Дон Жуане».
Жак был потрясен.
— Боже! Теперь понятно, отчего ты так панически боишься оперной карьеры рядом с мужем-певцом!
Думаю, у обоих было что-то вроде комплекса профессиональной неполноценности. При всем их таланте и огромных успехах они ненасытно стремились к новым успехам, к новым знакам признания со стороны публики и критики. Родители не могли смириться с тем, что они не самые первые. Вместо того чтобы наслаждаться собственной славой, мама жаждала превзойти Мерилин Хорн, а отец норовил перепеть Паваротти. Оба превращали свою жизнь в ад, потому что страдали от мечты о несбыточном и не замечали того прекрасного, что уже сбылось.
