Держись от него подальше - Ксюша Левина
Соня выглядит несчастной и нуждающейся в том, чтобы кто-то пообещал скорое избавление от всех бед. Я точно не смогу стать этим человеком.
– Я вспомнила эту мемориальную доску и решила, что он бы выбрал именно ее. Как твой байк?
– Сдала на запчасти.
– Страховка?
Качаю головой. Соня пожимает плечами:
– Ну, папа наверняка заплатит. Он до сих пор не верит, что все это с Егором случилось, и пытается ситуацию замять. Мама в гневе.
– Не уйдет от него?
– Не шути так. Мама никогда от него не уйдет.
– Я когда-то сказала, что ты терпеть меня не можешь, а ты ответила, что я ничего не понимаю. Что ты имела в виду?
Соня рассматривает меня с хмурым, сосредоточенным видом, потом поднимает плечи:
– Ты мне сильно напоминала лучшую версию мамы. Мамы из моих фантазий. В них она собрала вещи. Взяла меня, Егора и ушла. Она выглядела как ты, говорила как ты. И я ненавидела тебя за то, что ты бросила Егора, но при этом уважала. Ты бросила его – молодец. Только мне казалось, ты его последний шанс стать нормальным.
– Разве люди могут быть чьим-то шансом?
– Только не начинай. Мы уже проходили это на совместных сессиях у терапевта. Давай, тебе пора. Скоро тут будет людно.
Я ухожу из квартиры Егора, сделав то, что хотела. Думала, приеду, заберу кота, но, оказалось, Соня решила, что ей не помешает этот облезлый кусок шерсти по имени Персик.
Вижу, как у дома Колчина паркуется машина его отца. Взрослая версия Егора выходит на улицу, морщась от солнца. Следом ухоженная брюнетка лет сорока. Это мама Егора.
Хочется приоткрыть окно, чтобы услышать, о чем они спорят. Но нахожу в себе удивительное равнодушие к их жизни и выезжаю с парковки.
Я знаю, что они выставляют на продажу квартиру и хотят избавиться от машины, когда ее вернут из ремонта. Соня заявилась ко мне минувшим вечером, выдернула прямо из кровати Кострова и утащила в мою квартиру. Выяснилось, что ей не с кем обсуждать Егора. Это был монолог длиной в полтора часа, потом она оставила на кухонном столе вырванный с мясом видеорегистратор из машины Колчина и ушла.
– Ты обижена на него? – спросила Соня перед уходом.
Я не нашлась, что ответить. Нет, не обижена. Это правда. Сожалею ли обо всем? Нет. Я в гармонии с собой. Больно ли мне? Опять-таки нет – нечему болеть.
Раскаялся ли он? Да я этого и не ждала. Спрашивать не хочу. В клинику к нему не поеду. Хочу, чтобы он остался в моей памяти или новым, улучшенным, каким, быть может, однажды выйдет после терапии, или тем, с кем я сидела после аварии в машине. Он был искренним. Переживал свою боль и боялся ее. Мне казалось, что у него открылись глаза.
Я помню его заляпанную кровью футболку, слезы на щеках и шепот: «Я испугался. Я впервые в жизни испугался». Он сидел мертвенно-бледный на водительском сиденье в помятой машине, я села рядом. Пахло тиной, потому что пришлось войти по пояс в воду неожиданно глубокого узкого ручья, в котором застряла машина. Я больше всего запомнила запах крови и тины. Он настолько редко встречается в моей жизни, что трудно будет оживить в памяти тот день.
Егор плакал на моем плече, а из рассеченной брови, смешиваясь со слезами, на мою футболку капала кровь. Мне показалось, что в нем что-то надломилось, так же как когда-то во мне. Я дала ему шанс свернуть, не совершить ошибку, и он его использовал. Его последний шанс стать нормальным. Это точно не я, как сказала сегодня Соне. Люди – не способ вылезти из темноты. Они могут разве что подержать фонарь, пока ты ищешь дорогу.
Паркуюсь у дома Кострова, но бегу к себе. Не потому, что хочу или не хочу компании, просто у меня очень много своих дел. Наше с Тимуром время начинается после рабочего дня.
Моя гостиная превратилась в ателье. Я не швея, ничего такого, просто это по-прежнему успокаивает и к тому же крутое хобби. «Курочки» подарили онлайн-курсы кройки, чем вышибли из меня слезу.
У меня появился проектор. Его свет отражается от свежевыкрашенной стены. Пока шью себе первый в жизни комбинезон по дорогущему уроку из интернета, могу смотреть очередной испанский сериал.
Забегаю на кухню, бросаю вещи, и, как обычно, взгляд останавливается на соседнем доме. Тимур сидит перед ноутбуком, Вячеслав – у его ног. Костров будто чувствует мой взгляд и машет рукой. Машу в ответ, наливаю стакан воды, который попутно выпиваю, и кое-как спасаю от гибели видеорегистратор, оставленный Соней. События трехнедельной давности, несмотря на всю трагичность и опасность, – спасение. Мне не страшно включать видео.
Вижу свое лицо. Мотоцикл на обочине. Машина летит в кювет и дальше – длинный план на прижатые бампером камыши. Вдали можно рассмотреть улетевшие в ручей остатки моей Старушки.
И разговор на фоне. Вернее, там должен быть разговор, но у регистратора нет динамиков. Приходится вытащить флешку и вставить в проектор. Наши с Егором голоса заполняют комнату из колонок аудиосистемы.
– Привет.
– Привет.
– Зачем ты там стояла?
– Давала тебе последний шанс не стать таким же, как твой отец.
– А что в этом плохого? У папы есть семья. И мама. Мама никуда от него не уйдет.
– Пока жива?
– Пока жива.
– Ты же не хочешь быть таким, как он? Ты помнишь его? В детстве?
– Да. Я очень его боялся.
– И ты этого желаешь своим детям? Дочери, такой как Соня. Она же будет однажды. И будет страдать.
Пауза затягивается. Можно видеть, как ветер подхватывает длинные камышовые листья и как от очередного порыва заваливается мой мотоцикл.
– И куда мне теперь? – спрашивает тихим голосом Егор из видео.
– Лечиться. Пойдешь? Сам. Я не буду писать никаких заявлений, и Тимур тоже. Никто не пострадал, тебя никто не заставит идти к врачу. Только если ты пообещаешь мне, что пойдешь сам. Я дам тебе такую возможность. Егор, тише… Тш… Это не значит, что мы станем друзьями или снова будем вместе.
– Скажи честно. Я же верно понял? Ты с ним?
Этот вопрос я слышала от Егора дважды и оба раза давала неправильный, лживый ответ. Теперь я готова сказать уверенно:
– Да. Я с ним.
Десять вопросов от автора
