Простить и поверить (СИ) - Эн Вера

– Лен… – с осторожностью начинает Дима, не зная, как предупредить и одновременно не обидеть, но она не дает ему продолжить.

– Обещаю не приставать к тебе, чтобы не смущать Кирилла, – говорит умоляюще и трется, словно кошка, лбом о его плечо. – Могу лечь на кухне на полу, и даже матрас себе куплю, только чтобы не расставаться с тобой! Не могу, Димка! Просто не могу!

– Дурочка!.. – окончательно растроганно выдыхает он – и потом может только возносить хвалу высшим силам за то, что те вовремя остановили его, не позволив все испортить.

Кирюха – само понимание и деликатность – заявляет, что на кухне этой ночью будет спать он, потому что «Елена Владимировна – гостья и женщина, а папке и так сегодня досталось», и потому он, Кирилл, будет «чувствовать себя виноватым, если займет чье-либо из них место». Возражений он не принимает, уютно устроившись на новеньком надувном матрасе и закрыв предусмотрительно на кухню дверь, и предоставляет Лене и Диме возможность скинуть напряжение чересчур непростого дня, а заодно и наговориться наконец так, как они никогда еще не говорили: откровенно и душевно, не скрывая больше ни одного из собственных чувств и собственных желаний.

– Лен, слушай, ты извини за это все, – кается, взмыленный, Дима, когда Черемуха черт его знает в какой раз изгибается под ним и стискивает руки у него на шее так судорожно, что, кажется, сама это признание и выдавливает. – Девушку не приглашают в такое убожество, если только не хотят от нее избавиться. У меня квартиру должны через месяц сдать: нормальную, Лен, и район вполне приличный…

Ленка вжимается в его губы истерзанными губами и целует как-то светло и чисто.

– Дурак ты, Корнилов! – шепчет следом, глядя горящими глазами. – Неужели ты действительно думаешь, что мне это важно?

Дима коротко вздыхает, но не переводит тему.

– Мне это важно, Лен! – объясняет он. – Я не хочу, чтобы ты пожалела о том, что сегодня сказала. Я на самом деле не все в своей жизни просрал…

Он замолкает, поняв, сколь неуместно это слово здесь и сейчас, но Лена даже не морщится.

– Ты не просрал себя, Дим, это самое главное, – как-то очень интимно говорит она. – Остался тем же Димкой Корниловым, в которого я когда-то так безоглядно влюбилась. И все двенадцать лет не могла разлюбить.

Дима приподнимается на руках и внимательно на нее смотрит. Вертевшийся на языке вопрос кажется слишком глупым и слишком важным одновременно, и словно бы сам решает, что для него сейчас самое время.

– Даже когда ненавидела?

Лена кивает и так крепко сжимает руки на его плечах, словно все еще боится потерять.

– Потому и ненавидела, Дим, – признается она. – Был бы ты мне безразличен – выкинула бы из головы, и дело с концом. Выкинуть тебя из сердца не получилось.

Он снова глубоко вздыхает и покрывает короткими поцелуями ее лицо.

– Я сволочь, Ленка, что не искал тебя все эти годы! – с нескрываемым раскаянием говорит он. – Мне ведь это даже в голову не приходило! Смирился, думал, что пройдет!..

– А оно не прошло, – шепчет тем же горьким тоном Лена и зачем-то гладит Диму по волосам, словно успокаивает. Он мотает головой.

– Нет, не прошло…

И, наверное, никогда не пройдет. Если двенадцать лет после почти детских поцелуев лишь одной Черемухой дышали, то нынешней их любви должно хватить на несколько жизней. И Диме нужно лишь придумать, как удержать свою Ленку до той поры, когда у него будет право сказать ей об этом прямо. Предложить себя хотя бы на одну жизнь, зная, что сумеет дать любимой все, чего она заслуживает, и не рассчитывать на случай и на рай в шалаше. А на горизонте, кажется, уже маячила Москва и любимая Ленкой работа. И времени оставалось все меньше.

Дима рефлекторно прижал Лену к себе и услышал ее сонный хрипловатый голос:

– Корнилов, чего тебе не спится? У тебя сегодня выходной.

Он непроизвольно взглянул на часы и усмехнулся.

– Еще нет, – те показывали двадцать пять минут девятого. – Еще полчаса рабочего времени.

Ленка обхватила его руку и укрылась ею, словно одеялом. Открыть глаза она и не подумала.

– Я твоя начальница, и я тебя отпускаю, – зевнула она и быстро поцеловала его в ладонь. – Иди домой, к любимой, обними ее, и займитесь… чем-нибудь полезным… Ну или поспите хотя бы… пару часов…

Пару часов… Ну да, кажется, больше у них поспать сегодняшней ночью и не получилось. Вот только Дима при всем желании не мог позволить себе проваляться все утро в кровати. Надо было вставать и кормить сына. Тот, конечно, в свои одиннадцать был вполне самостоятелен и не умер бы без отца с голоду, но Диме неожиданно захотелось приготовить завтрак и для Лены. Черт его знает, придется ли еще когда побаловать ее собственными кулинарными способностями, но сегодняшний день должен быть идеальным во всех отношениях, а потому Дима, позволив себе еще несколько минут поблаженствовать в Черемухином тепле и дождавшись, когда она снова глубоко и ровно задышит, осторожно выбрался из постели, натянул джинсы и футболку и передислоцировался на кухню.

Кирюха, как он и предполагал, уже встал, вскипятил чайник и сварганил себе пару бутербродов из того, что было в холодильнике, – его неприхотливый ребенок.

– Приятного аппетита! – улыбнулся Дима и тоже открыл холодильник, прикидывая, реально ли совместить понятие «романтический завтрак» с тем, что лежало сейчас на полках. Алой розы в тонкой вазе там точно не было.

– Спасибо, – поблагодарил с набитым ртом его вежливый сын. Потом дожевал кусок бутерброда и добавил: – Хорошо, что ты встал, пап. Надо поговорить.

Дима оторвался от созерцания внутренностей холодильника и перевел взгляд на сына. Вид у того был необъяснимо серьезный и как будто даже обвинительный. У Димы заскребло где-то у загривка: так, и что еще случилось?

– Если ты о соревнованиях… – предположил он, искренне надеясь, что угадал. Через неделю у Кирюхи региональный турнир по гонкам квадрокоптеров, а свой аппарат он вчера грохнул, когда спасал Лену и ее отца от Дуденко. Благо, школа была рядом, а Кирюхе пришла в голову светлая идея похвастаться перед друзьями новой камерой. В нее и увидел развернувшуюся битву, и не пожалел своего боевого товарища, загнав его прямо в тыл недоделанному террористу.

Восстановлению квадрокоптер не подлежал. А лишних денег на покупку нового в обозримом будущем у Димы не предвиделось.

– Нет, не о соревнованиях, пап, – не порадовал сын и указал рукой на табуретку. – Сядь, пожалуйста, так нам будет проще все обсудить.

Совершенно раздавленный необходимостью подобных приготовлений, Дима плюхнулся на табуретку и закинул ногу на ногу. Защитился, ага.

– Ты жениться, что ли, собрался и с невестой собираешься меня познакомить? – ершисто поинтересовался он, но Кир даже не подумал возмутиться.

– Почти, – сообщил он и просверлил отца своими темными глазищами. Интересно, Димин взгляд производил такое же впечатление? – Какие у тебя намерения по отношению к Елене Владимировне? – выдал следом Кир, заставив Диму закашляться от неожиданности. Вот нормально! Кажется, такой вопрос должен был задавать ему Ленкин отец, а никак не собственный сын.

– В смысле? – только и сумел выговорить он. Однако Кир и глазом не моргнул.

– В самом прямом. Когда мы в прошлый раз говорили с тобой об этом, ты ссылался на то, что ничего не знаешь о ее чувствах к тебе. Теперь этот вопрос выяснен, поэтому я и спрашиваю: что ты намерен делать дальше?

Как на допросе у следователя. Хотя тогда у Димы еще был шанс соврать. С Кирюхой такое не проходило.

– Это единственное, что ты запомнил из моих объяснений? – покачал головой он, и Кир покачал головой следом.

– Я все запомнил, пап, – сообщил он. Положил надкусанный бутерброд на тарелку и словно бы надвинулся на Диму. – И про ее интересы, и про твои комплексы. А еще запомнил, что ты не хочешь ее отпускать. Вот и спрашиваю тебя, каким образом ты собираешься ее удерживать. Зная тебя, могу предположить, что плана у тебя никакого нет.