Анна Берсенева - Красавица некстати

– Ну что ты думала? – Игнат подошел к ней, успокаивающе коснулся ее руки. – Я же тебе говорил: не о чем волноваться.

– Ты и сам не веришь в то, что говоришь, – тихо сказала она. – Ты и сам прекрасно знаешь, что все для тебя непросто. Из-за меня…

– Перестань, Ксёна, – поморщился Игнат. – Давай лучше поужинаем. Ты и не ела, наверно.

Когда Ксения была увлечена работой, она могла не есть, не спать и не помнить ни о чем, включая существование мужа. Но он был на нее за это не в обиде. В глубине души Игнат понимал: ему даже легче, когда жена забывает о его существовании. Тогда он не чувствует с ее стороны не только внимания, но и того болезненного надрыва, которым с самого начала был отмечен их брак.

– Сейчас поужинаем, – кивнула Ксения. – Для тебя мясо есть.

– А для тебя?

– Нынче Петровский пост. Расскажи же, как все было? О чем тебя спрашивали?

Меньше всего он хотел рассказывать о сегодняшней беседе кому бы то ни было и уж тем более жене. Ему было противно об этом вспоминать.

– О рабочем движении в Норвегии.

– А оно там есть? – усмехнулась Ксения.

– Не знаю, – поморщился Игнат. – Пришлось сказать, что есть.

Расспрашивая мужа, Ксения быстро накрывала на стол. Комнатка у них была маленькая, не то что в «Марселе». Игнат вообще вспоминал «Марсель» часто, и главным образом потому, что видел, как потускнела, словно съежилась его жена, когда им пришлось оттуда уехать. Здание на углу Петровки и Столешникова переулка понадобилось под солидное учреждение, и немногочисленных жильцов расселили. Игнату с женой выделили комнату в коммуналке у Преображенской заставы – неподалеку от тех мест, где он жил в бараке, когда только-только приехал в Москву и нанялся на стройку.

Ксения восприняла переезд с покорностью, но и с такой тоскою, что Игнат опасался за ее здоровье.

Он сел к столу, придвинул к себе тарелку, на которую было выложено вареное мясо, аккуратно нарезанное и политое каким-то соусом. Ксения сидела напротив и смотрела, как он ест. Лицо у нее было печальное.

– Что ты, Ксёна? – не выдержал Игнат. – Ты поела бы хоть что-нибудь.

– Тяжело тебе со мной… – тихо сказала она. – Ты глубоко, глубинно со мною несчастлив.

– Да что ты вдруг! – Он в сердцах бросил вилку. – С чего ты взяла?

– Я это чувствую. Да ты и сам это знаешь. Только убеждаешь себя, будто это не так. Зачем, Игнат?

– Что – зачем?

Он опустил глаза. Она обезоруживала его своей печальной прямотою.

– Зачем держаться за то, чего нет? Добро бы тебе была от меня хотя бы польза. Но ведь и этого нет. И зачем же я тебе? Только ходу тебе не даю. Ведь это чудо, что тебя за границу посылают! При такой-то жене… Думаешь, они всегда будут так снисходительны?

– Перестань, прошу тебя, – сердито сказал Игнат. – Сто раз я это слышал.

– Но ведь это правда.

– Ксёна, я через три дня уезжаю. – Он бросал слова резко, будто камни. – Возможно, надолго. После Норвегии – в Берлин. Это на учебу уже, на год, не меньше. Зачем ты сердце себе рвешь? Какого мне от тебя нужно ходу? Думаешь, я столицу приехал покорять, как прадед пятиюродный? С голоду вся семья подыхала в деревне, вот и приехал! Будто сама не знаешь.

– Знаю, – тихо проговорила Ксения. – Прости… – Она тряхнула головой, словно надеялась прогнать этим из своего голоса тоску, и сказала, стараясь, чтобы голос звучал бодро: – Отсюда кажется, что в Европе все близко, все возможно, правда? Кажется даже, что ты и Звездочку сможешь увидеть. Где-то она теперь?..

Игнат промолчал. С тех пор как Эстер уехала в Прагу, прошло пять лет. Но каждый раз, когда он слышал ее имя – Ксения вспоминала ее часто, со всей безмятежностью чистой любви, – сердце у него сжималось такой же болью, как тогда, на Брестском вокзале.

Он не верил, что такое может быть. И если бы вдруг вздумал рассказать об этом кому-нибудь из знавших его по учебе или по работе, то и никто бы в это не поверил. Слишком уж не вязалась с ним такая непонятная чувствительность, со всем его характером, да и с обликом не вязалась.

– В Праге, наверное, – пожал плечами Игнат. – Вряд ли я ее увижу.

– Она была бы тебе лучшей женою, чем я, – вдруг сказала Ксения.

Игнат едва не подавился мясом.

«Ты что, ты о чем?» – чуть не спросил он.

И хорошо, что не спросил. Наверняка этот вопрос прозвучал бы фальшиво, а Ксения чувствовала любую фальшь, как птица бурю.

Она встала из-за стола и принялась стелить постель.

– Я выйду, покурю, – сказал Игнат.

– Да, конечно.

Он долго курил на лестничной площадке у окна, унимая стремительный сердечный бег. Прекрасные блестящие глаза угадывались в перекрестье оконных рам, и манили, и бередили несбывшимся счастьем…

«Что же ты? – с тоской спросил Игнат. – Зачем же ты… так? Раз все равно ничего невозможно? Уходи лучше».

Он часто вот так вот спрашивал ее о чем-нибудь, но она никогда не отвечала. Она только делала каждый раз то, о чем он просил. Сейчас он попросил, чтобы она ушла, – и она сразу исчезла. И сердце его сразу сжалось такой тоскою, по сравнению с которой померкли прежние горести.

Он затушил окурок в пустой консервной банке и вернулся в комнату.

Свет был выключен. Ксения была уже в постели. Игнат разделся в темноте, лег рядом с ней. Она подвинулась, давая ему место. Она никогда не угадывала, сколько места ему потребуется на их общей кровати – наверное, потому, что кровать была для него узка. Или по другой какой-нибудь причине.

Игнат нашел в темноте ее руку, погладил. Рука дрогнула под его ладонью. Ему показалось вдруг, что Ксения ждет близости.

«Да нет, вряд ли, – подумал он. – Никогда она этого не ждала, с чего бы сейчас?..»

За пять лет брака он привык к тому, что эта, ночная часть семейной жизни едва ли не тягостна Ксении. А ему… Близость с женой лишь обостряла ту жалость, которую он чувствовал к ней, и делала для него еще более очевидным, что он не чувствует к ней ничего, кроме жалости.

И зачем была эта тягость и эта жалость? Игнат старался не только не отвечать на этот вопрос, но даже не задавать его себе. А что до этой вот, телесной стороны жизни… Он был уверен, что она ничего для него не значит.

Но другой вопрос, тот, что недавно задала неизвестно кому Ксения, он задавал снова и снова. Только не себе он его задавал…

«Где ты? – спрашивал он. – Может, правда тебя увижу?»

Ксения коснулась рукой его груди. Потом рука ее скользнула ниже, погладила его по животу. Игнат вздрогнул.

– Что ты? – машинально спросил он.

И сам расслышал в своем голосе удивление.

– Ничего. – Ксения поспешно убрала руку. – Спи. Ты устал. И скоро уезжаешь.

В ее словах не было логики. Но спросить, почему она их вдруг произнесла, было уже невозможно. Она быстро отодвинулась к стене и отвернулась. Игнат замер, прислушиваясь к ее тихому дыханию.