Барбара Вуд - Ночной поезд
– Ян, я должен остаться.
– Да, я это понимаю. Я тоже останусь. Мы нужны здесь, к тому же наш отъезд вызвал бы подозрение.
– Я тоже хочу остаться, – прошептала Мария. Но Шукальский покачал головой.
– Мария, вы должны уехать. Ганс и Анна тоже. Когда Кеплер хотел было возразить, доктор жестом заставил его умолкнуть.
– Я принял решение, и не будем обсуждать его. Ганс, вы с Анной здесь больше не нужны, поскольку вакцины нам хватит до лета. После этого эпидемия закончится. А вы, Мария, должны уехать. Прошу вас, друзья, сейчас мне нужно лишь ваше полное содействие. Мы так хорошо работаем вместе уже два с половиной года, и будет очень досадно, если мы начнем сейчас спорить.
Он печально улыбнулся всем, жалея, что не может сказать еще что-то каждому из них.
– Подумайте о том, что я вам сказал, и приходите сюда завтра вечером. Надо будет обдумать, как лучше уйти отсюда.
Фрицу Мюллеру что-то не давало покоя с того времени, как он уехал с краковского симпозиума по инфекционным болезням. Он сейчас сидел в своем кабинете Центральной лаборатории Варшавы и вспомнил, что Ян Шукальский покинул симпозиум в весьма взволнованном состоянии. Фриц заметил Шукальского в амфитеатре как раз до начала выступлений докладчиков и решил подойти к нему во время обеденного перерыва. Как врача, высоко ценившего себя, Мюллера больше года беспокоила неудача, свидетелем которой он, к сожалению, стал в Зофии. Он давно собирался лично сказать Шукальскому, что сожалеет о случившемся. Хотя Фриц Мюллер являлся членом нацистской партии, он тем не менее оставался членом братства медиков и чувствовал некоторое уважение к Яну Шукальскому, несмотря на то что тот был поляком.
Возможно, Фриц Мюллер забыл бы о случившемся, если бы Ян Шукальский остался на симпозиуме до конца и они встретились бы в неофициальной обстановке. Но поляк исчез после обеда и не вернулся на симпозиум.
Мюллер заметил, что до того, как были прочитаны два доклада по тифу, Шукальский вел себя раскованно и спокойно. Затем он встречался с теми, кто выступал с этими специальными докладами, причем его лицо и поведение выдавали некоторую нервозность. А сразу после встречи он исчез. Сидя в своем кабинете, Фриц Мюллер прочитал названия двух докладов и обнаружил причину беспокойства Шукальского. Теперь появилась возможность провести новые и более точные анализы.
Мюллер в задумчивости постучал ручкой по столу. Ему могло просто померещиться. В тот день Шукальский мог расстроиться и по совсем иной причине. Но старший врач Центральной лаборатории Варшавы, находившейся под контролем немцев, собирался докопаться до истины и выяснить, что стало причиной неожиданного отъезда поляка.
Мюллер с сожалением думал, что пройдут добрых два месяца, прежде чем он сможет достать оборудование и реагенты, чтобы провести реакцию связывания комплемента. Если бы это можно было сделать без промедления с помощью Берлина, то он лично отправился бы добывать все необходимое. Но поскольку сейчас ничего нельзя было сделать, он снял трубку и позвонил в лабораторию.
– Я хочу, чтобы вы сохранили все пробы, которые мы отныне будем получать из зоны карантина вокруг Зофии. Примерно через два месяца мы подвергнем их специальной реакции.
Повесив трубку, Мюллер вспомнил своего старого друга Макса Гартунга. Он ничего не слышал о нем. Мюллеру вдруг снова захотелось поговорить с ним.
В следующий вечер заговорщики встретились в склепе костела Святого Амброжа.
– Мария, я хочу, чтобы вы к концу недели приготовились к отъезду. Я сообщу Шмидту, что у вас обнаружен рак и для его лечения надо ехать в Варшаву. Я надеюсь, что без всякого труда получу для вас разрешение на выезд.
Мария смотрела на него с печалью и сожалением.
– Я бы лучше осталась, – тихо сказала она, – и довела бы все до конца. Я не боюсь.
– Я это знаю. Но вы уже довели все до конца. Мы спасли от смерти тысячи людей, а теперь должны спасти себя. Варшава лучше всего подойдет для лечения рака. Вы будете готовы к концу недели?
– Да, – шепотом ответила она.
– Хорошо. – Шукальский откашлялся, ему было нелегко отвести взгляд от ее больших пронзительных глаз. – Ганс? Вы что-нибудь придумали?
– Да, доктор, – Кеплер взял Анну за руку. – Мы с Анной наметили план. Мы уедем в субботу вечером.
– Хорошо, – Ян задумчиво кивнул, – хорошо… Затем он повернулся к отцу Вайде.
– Пиотр?
Священник, слабо улыбнувшись, сказал:
– Ян, я знаю, что мне следует делать. Оба долго смотрели друг на друга.
Макс Гартунг кипел от ненависти и гнева, пока читал письмо Фрица Мюллера.
«Штурмбаннфюреру СС Максимилиану Гартунгу. Концентрационный лагерь Майданек.
Дорогой Макс, наверно, я обязан извиниться за то, как обращался с тобой в Зофии, и особенно за то, что главным образом из-за меня тебя освободили от должности командира «Einsatzgruppe». Я недавно побывал в Кракове…»
В своем жалком кабинете среди кромешного ада, каким был Майданек, Макс не мог оторваться от этого письма еще долго после того, как прочитал его. Он пришел в такую ярость, что на мгновение потерял способность думать. Он уже год терпел унизительное назначение в Майданек, лично отправил на смерть пятьдесят тысяч евреев и других, кого в рейхе считали недочеловеками. Несмотря на это, он снова и снова переживал тот унизительный день в Зофии. Он жаждал мести.
Через некоторое время Гартунг взял себя в руки и написал Мюллеру ответ:
«Дорогой Фриц, если твои подозрения вдруг подтвердятся и реакция связывания комплемента на пробах из Зофии получится отрицательной, не сообщай об этом Шукальскому. Посылай ему положительные результаты, чтобы никто не догадался, что мы раскусили их игру. Я лично вышибу им мозги, и они забрызгают булыжники на площади этого дурацкого города. И в первую очередь этому мерзкому ублюдку Шукальскому и его другу, лицемерному священнику. Жду ответа, как только подтвердятся твои подозрения.
Макс».
Все пятеро пребывали в настроении, какого раньше не испытывали, и никто из них в этот несчастный субботний вечер не смог бы выразить свои чувства словами. Шукальский смотрел на Марию. Та стояла перед ним в склепе, перекинув через одну руку пальто и прижав другой небольшую дорожную сумку. Ей пришлось соврать, что она вернется через неделю, ибо Шмидт не дал бы ей разрешения на более длительный отъезд. Отец Вайда собирался отвезти ее до северного контрольно-пропускного пункта, где кончалась зона карантина. Оттуда ей придется совершить небольшую прогулку до станции, и поезд отвезет ее в Варшаву.
Шукальский и Мария смотрели друг на друга, и в этот момент им не хватило сил сказать нужные слова.
