Наталья Шумак - Провинциальный роман. Книжная девочка
Вот неожиданность! У подъезда столкнулась с чудо-дизайнером. Голос у парня был довольно-недовольным одновременно. Глаза блестели, как у мартовского кота.
— Я, между прочим, от тебя. Могла бы и позвонить, что приехала. Сколько ты уже здесь?
Арина промолчала. Андрей передумал ссориться. Предложил сам.
— Выпьем чаю? Зря я, что ли притащился в твой клоповник?
Поднялись, посмеялись. Родионова развлекла гостя своими забавными историями. Про врачей, медсестер и прочее, и прочее. Под занавес встречи упомянула баронский подарок. За что и была немедленно наказана. Андрей уволок с собой диски Микаэля, послушать.
— Раз ты мне не отдаешься, будь человеком, гони диски.
— Вот как ты запел?
— Не будь противной. Они тебе сейчас ни к чему… Компьютер твой, говоришь, на работу увезли? Вот и славно. Зачем тебе вся эта музыка, если ее слушать не где? Я скоро верну. Через годик.
В полночь Арина осталась одна. Легла спать. Два часа дура дурой пролежала в темноте. Никакого толка. Встала сердитая. Сходила в туалет. С размаха нечаянно налетела стопой, самыми пальчиками на ножку кресла. Взвизгнула. Заскакала на одной ноге.
— О, блин! Блин! Больно то как.
Смаргивая россыпи искр, заплясавших перед глазами точно фейерверк, зажмурилась. Еще немножко поругалась. И только тут поняла, что забыла про травму, боль. Что кроме легкой хромоты ничем другим ее нога не беспокоит.
Не беспокоит?
Точно.
Абсолютно. Вот же — прыгает на ней! И?
— Я не калека! У меня все в порядке.
Подлетела к зеркалу. Включила свет. Внимательно рассмотрела свое отражение. Нашла, называется себе занятие в два часа ночи. Тонкая девушка в белой майке и черных трусиках. Растрепанная и хмурая. А почему? Не спится? И фиг с ним. Будем… Что будем? Читать. Купаться. Не плакать же!
Сказано — сделано. Набрала ванну. Всыпала в нее пакет соли с хвойным экстрактом. Некоторое время полежала, понежилась, в тишине. Тщательно, не торопясь, вытерлась. Для чего-то достала роскошный Аленин подарок, встряхнула, разложила на диване.
И?
— Смотреть на тебя что ли, красота заморская?
Завернулась в золотой пеньюар, впервые, между прочим, надела. Туго затянула талию поясом. А дальше? Уселась с томиком Майлсон в руках на кухне. На столе, весьма кстати, обнаружилась недоеденная Андреем булочка с изюмом. Арина достала еще и мед. Заварила чай. Хорошо, что завтра суббота и можно смело выспаться, дрыхнуть хоть до обеда.
Горькие строки стихов и сладкая выпечка. Убийственное сочетание.
Война с собой. Что на кону? Свобода.Глаза любви следят из темноты.Но у судьбы крапленая колода.Она давно решила все. Не ты.И каждая вторая карта — джокер.Не будет честной битвы. Ты разбит.А вместо подписи — холодный длинный прочеркИ звон цепей. Предчувствие обид,Житейских ссор, размолвок, разночтений.Глаза любви закрылись. Слез потокСмывает приговор. На этой сценеСегодня будет пусто. Вот итог.Свободен. Прочь спеши, пока не поздно.И не опомнилась обманщица судьба.Дождь? Вовсе нет. Расстроенные звездыСпешат тебя оплакать. Ерунда!
Как это часто случалось с ней, строчки Майлсон странно попали в такт ритму души.
Она размышляла о себе и Федоре. За последние дни успела свыкнуться, успокоиться. А первое время, да. Было худо. Как она жалела себя! Все казалось, что несчастья навалились незаслуженно.
Выходила на улицу, опираясь на дорогую трость, и выглядела на все сто, если верить пристрастной Виноградовой. Собирала комплименты, оказывается легкая хромота, просто прибавила ей пикантности. А новый цвет волос и стрижка выглядели невероятно стильно. Несколько часов назад, Богатырев, схвативший Арину в охапку со словами.
— Почему бы нам не переспать?
Тоже посчитал, что она стала гораздо привлекательнее.
— Поставь, где взял!
Строго потребовала жертва своих глупых предубеждений. И ведь послушался. Не сразу, конечно. Сначала, негодяй, осыпал жаркими поцелуями. И прижал к себе так крепко, что Арина поневоле почувствовала его возбуждение.
— Но мы же взрослые люди. И свободные. Почему нет?
И в самом деле, почему? Не было никакой особой причины вырываться из объятий Андрея. Вот и сиди теперь совершенно одна в пятницу ночью, со стихами Майлсон, умная дура!
Раскрыла книгу наугад еще раз. Что у нас на этой странице?
Вместо ночного нетерпеливого звонка в дверь твою.Вместо уверенных властных объятий, вместо жара двух тел.Я, неровными строчками, разную чушь пою.Этого ты хотела?Этого он хотел?Вместо его пальцев, рисующих знаки любви на узкой спине.Вместо твоей дрожи — ответной, лишающей воли.Тишина и бессонница в три часа, холодная тень на стене.Теперь ты довольна?Теперь он доволен?Вместо его слов, вместо несдержанности, когда страсть похожа на битву.Вместо дикого танца пружин диванных. В финала стон.Чай в одиночестве, на кухне. На скатерть щедро пролитый.Ты ничего не изменишь?А он?
* * *Месяц с маленьким хвостиком спустя, как раз перед Новым Годом, будучи в гостях у ненаглядной подруги, взяла и разревелась самым пошлым образом. Пропадаю мол. Пропадаю. Не звонит. И что делать? И как жить?
— Что мне делать? Что?
Перевела дыхание, размазала по багровому распухшему лицу последние слезы. Шумно высморкалась в протянутую подружкой салфетку. Вздохнула. И повторила спокойнее.
— Что делать-то?
Ждала банального бабского сочувствия. Которому цена — копейка. А чего еще она заслужила? Балда истеричная. Съежилась на табурете. Ссутулилась. Ну, вот. Сейчас. Сейчас. Скажет, что время все лечит. И пройдет эта боль потихоньку. Или, еще хуже — примется Федора ругать. Дескать, сволочь редкая, приручил и бросил. Какую именно речь будет противнее всего услышать, Арина еще не решила.
Но Виноградова, вернее давным-давно Кузнецова, славная, искренняя, сильная — никогда не была предсказуемой. И беды подружкины принимала близко к сердцу. Пожалеть на словах? Неискренне? Ванечкина мама это Ванечкина мама. Не пустышка равнодушная. Не притворщица.
Налетела, обняла, прижала к себе, поцеловала и в макушку, и в затылок, и опять в макушку. Погладила по спине. Нехотя выпустила. Заглянула в глаза. Сказала ласково.
— Все пучком, Родионова.
— ?
— Вы слишком разные. Ни фига не получилось бы. Ни за что.
— ?
— Извини, если давлю на мозоль.
