Татьяна Тронина - Роман с куклой
– Бедная женщина… – вздохнула Ева. – Это что же, она всю жизнь только его любила?
– Только его.
В начале салона погасла надпись, требующая пристегнуть ремни. Это означало, что теперь можно передвигаться по самолету. Пассажиры заерзали в креслах, устраиваясь поудобнее, кто-то полез в отделение для ручной клади, кто-то потребовал от бортпроводницы минеральной воды без газа…
– Данила, Ева! – пропихнулся по узкому проходу черноволосый, румяный, щекастый – Николай Ильич. – Ну, как вы тут?
– Все хорошо! – засмеялась Ева.
– Черт, дали разные места… Я вот сейчас, пока сидел, размышлял – с помощью каких законов контролировать губернаторскую власть на местах? Это ж полное безобразие, что там Мигунов устроил! Самый настоящий князек, как в Древней Руси…
«Сазонов, глядите – сам Сазонов с нами летит!» – зашептались вокруг люди.
– Ты, Николаша, как всегда – в центре внимания, – заметил Михайловский. – А то у вас там, в правительстве, не знали, что на местах творится…
– Николай Ильич, спасибо, – Ева протянула ему руку. – Без вас бы мы оттуда точно не выбрались. И только ваше вмешательство…
– Я же Данькин друг, в конце концов! А друзей надо выручать.
Из соседнего прохода к ним потянулся взволнованный попутчик:
– Господин Сазонов, позвольте обратиться! Скажите, а что вы там у себя, в Думе, думаете об ограничении рекламы на телевидении?.. Это ж жизни от нее нет! А как она влияет на подрастающее поколение…
– Очень своевременный вопрос, голубчик! – оглянулся Сазонов. – Мы в Думе еще не до конца разобрались с этим вопросом, но пока я вам могу посоветовать следующее, очень радикальное средство – как только в телевизоре пойдет реклама, немедленно выключите его…
* * *В узких арбатских переулках, среди припаркованных у тротуара машин внедорожник Михайловского едва развернулся.
За прозрачной стеклянной витриной горел мягкий оранжевый свет, отражаясь от бронзовых подсвечников, позолоты на вазах и полировки старинных бюро… За стеклом, словно рыбки в аквариуме, плавно лавировали в узком пространстве посетители.
Некоторое время Михайловский раздумывал, а потом решительно вышел из машины. Звякнул серебристым голоском колокольчик у дверей.
– …конечно, никакой это не восемнадцатый век, а подделка конца девятнадцатого, но именно поэтому картина уже является своего рода раритетом. В конце концов, вы же не продавать ее собираетесь, не дарить… Повесьте у себя в кабинете и говорите, что это настоящий Боровиковский – кто проверять-то станет?.. – Толик Прахов обернулся и встретился глазами с двоюродным братом. – Простите, мне некогда. Господа, мы закрываемся! Простите, но я попрошу… Мы закрываемся! – громко повторил он.
Когда помещение опустело, он закрыл дверь, повернул табличку с надписью «закрыто» – наружу.
– Я слушаю тебя, Даниил, – сухо произнес Прахов. – В чем дело?
– Брось, Толик! Ну сколько можно дуться друг на друга… – засмеялся Михайловский. – Мы же не чужие, в конце концов.
– Вроде как это ты на меня дулся? – усмехнулся тот. – Ревность, чудовище с зелеными глазами…
– Ну прости! Я прекрасно знаю, что между тобой и Евой ничего не было. Я тогда вел себя как дурак… Теперь я другой, честное слово!
Толик повертел в руках массивное пресс-папье, стоявшее на бюро.
– Значит, ко мне даже ревновать нельзя… – тихо пробормотал он. – Значит, я такой жалкий и ничтожный…
– Толик! – умоляюще поднял руки Михайловский.
– Ну ладно, ладно, ты прав – между твоей прекрасной женушкой и мной действительно ничего не было… Но у нее был кто-то другой! Она, когда заходила сюда, рассказывала. Сидела вон на том диванчике, такая тихая, печальная… Недоговаривала многое, но я понял, понял!
– Толик, перестань. Что бы ни было, все в прошлом, – снова попытался остановить его брат. – Я люблю Еву, и она меня любит.
– За что она тебя любит? – с му€кой в голосе спросил Прахов.
– Я не знаю.
Повисла пауза. Потом зашипели, стали отбивать удары напольные часы с маятником.
– Тьфу ты… – неловко засмеялся Михайловский. – Прямо напугали! Настоящая лавка древностей…
– Даня, а ведь я тебя ненавижу, – неожиданно произнес Прахов, глядя брату прямо в глаза.
– За что, Толик? За Еву?
– Не-ет! – засмеялся тот. – Ты думаешь, все так просто… Я, милый мой, ненавижу тебя давно, сколько помню себя!
– Но за что? Я не давал тебе играть своими машинками в песочнице? – Михайловский все еще пытался шутить. – Толик, брось, не надо…
– Надо, – затряс тот головой. – Надо! Ты, милый Даня, слишком легко всегда жил. У тебя было много друзей, тебя любили женщины…
– Ага, одна увезла от меня сына, другая потащила в суд… Хорошо же они меня любили!
– Но они у тебя – были. А у меня… Пустыня, одним словом! Ну да, две первых твоих жены были теми еще стервами, но ты, по крайней мере, вызывал в них хоть какие-то чувства… Меня даже никто и не ненавидел всерьез!
– Ты хороший, добрый человек. И слава богу, что тебя никто не ненавидел, – тихо сказал Михайловский. Ему до смерти вдруг стало жаль брата.
– У каждого человека должны быть не только друзья, но и враги! А у меня не было ни тех, ни других. Я пытался, я пытался быть ярким и интересным, я старался просчитать все свои шаги – для того чтобы рано или поздно оказаться впереди тебя. Тогда, двадцать лет назад, ты пошел на исторический, помнишь? О, как я обрадовался! «Дурак, – подумал я тогда. – Ну кому нужны сейчас историки, эти кабинетные черви… Нищенские зарплаты, убогая, скучная жизнь!» И я стал заниматься антиквариатом, – Толик обвел рукой вокруг себя. – Я стал заниматься тем же, что и ты, я тоже залез с руками и ногами в историю… И это оказалось очень прибыльным делом. О, как я ликовал! Я всерьез думал, что обогнал тебя… А потом ты стал писать эти книги. Ты стал известен – а чужая слава ранит сильнее, чем чужие деньги!
– Почему ты… почему ты никогда не рассказывал мне об этом? О том, что на самом деле чувствовал ко мне?..
– Потому что боялся сам себе признаться в своей ненависти к тебе. А потом появилась Ева… И тогда я сказал себе – мне плевать на его славу, на его удачливость… Пусть Ева станет моей, и тогда я прощу его.
– Но нельзя заставить человека любить против его воли! С какой это стати она стала бы твоей? – не выдержав, возмутился Михайловский.
– Стала бы! Когда бы ты вернулся из Сибири опозоренный, так и не найдя своего дурацкого золота…
– Ну я же так и не нашел его!..
– Зато теперь о тебе говорят еще больше… – покачал головой Прахов. – Ну как же, наш Даниил Петрович Михайловский оказался в центре детективной, очень романтической истории, в духе Майн Рида, с погонями и стрельбой… Я слышал, тебя попросили написать сценарий по следам твоего путешествия? И даже как будто Олег Меньшиков согласился в главной роли выступить, в роли тебя…
