Когда развеются миражи - Оксана Хващевская
Юля вплотную приблизилась к зеркалу на туалетном столике и провела вишневой матовой помадой по губам, завершая яркий и соблазнительный образ, в котором сегодня вечером она собиралась предстать.
Праздник в Сиренево был первым масштабным событием за последний год с небольшим, после того как она вернулась из Москвы. Приехав в деревню, Юля вела уединенный образ жизни, не особенно страдая от отсутствия подобных развлечений. Успев отвыкнуть от великосветского общества столицы, она испытывала сегодня легкое волнение. В который раз придирчиво оглядывая себя в зеркало, девушка не могла не признать, что выглядит потрясающе. Темные блестящие волосы собраны в замысловатую прическу на затылке и украшены бриллиантовой шпилькой. Эта шпилька, да еще кольцо из белого золота с бриллиантом были единственными украшениями, которые она выбрала для этого вечера. Безупречный макияж, французский маникюр и ярко-вишневое платье в венецианском стиле оставляло открытым плечо и узким атласным пояском подчеркивало тонкую талию. Из полупрозрачного шифона была сшита юбка, которая заканчивалась небольшим шлейфом. Стоило лишь стремительно обернуться, ускорить шаг или невзначай задеть шифон рукой, он разлетался, подхваченный потоками воздуха, создавая невероятное зрелище. Серебристые босоножки на тонкой шпильке и изысканный аромат духов дополняли образ. Сегодня среди гостей, друзей, партнеров и фоторепортеров ей хотелось быть самой красивой, неповторимой, сногсшибательной, уверенной в себе.
Уверенной, несмотря на волнение, заставляющее сердце колотиться в груди, а руки дрожать. Этот вечер должен стать особенным, потому что именно сегодня Юля решила положить конец глухому отчуждению, гордому упрямству, молчаливым обвинениям и обидам. И он станет таковым, девушка это чувствовала. Вечером в имении соберутся все, но единственный человек, которого хотелось бы сразить, был ее собственный муж.
Шарапова отошла от туалетного столика и остановилась у окна.
А ведь она его совсем не знала, а посему, наверное, открывая в нем новые грани и глубины, не могла не удивляться, восхищаться, проникаясь к этому человеку уважением, и еще сильнее тянулась к нему. В тот вечер, когда он ушел от них, узнав, что Прохор его сын, девушка уже не знала, что думать, на что надеяться и чего ждать от Гончарова. Его поведение и поступки, обезоруживая, сбивали с толку, разрушая привычное представление о нем. Шарапова ведь всегда была уверена, что муж не хотел детей. Его образ жизни, пренебрежение и цинизм говорили сами за себя, но то, как он повел себя…
На следующий день, укачав ребенка и оставив спать в коляске в тени раскидистой липы, Юля вышла на огород помочь бабушке, а когда вернулась некоторое время спустя, чтобы проверить ребенка, картина, открывшаяся ей, заставила в изумлении замереть на месте.
У коляски, опустившись на корточки, сидел Матвей и забавлял малыша, который, проснувшись, не заплакал и не испугался, застав рядом чужого человека, а наоборот, улыбался, с интересом и любопытством принял его.
Завидев ее, мужчина выпрямился и кивнул ей.
— Ты ведь не станешь возражать, дорогая, если я заберу ребенка погулять? — уточнил он.
Юлька подошла ближе и вытащила малыша из коляски.
— Матвей, ты ведь не собираешься отнять у меня сына? — спросила она, прижимая к себе ребенка.
— Как это сделала ты? Успокойся, дорогая, я просто хочу побыть с Прохором. Ближе познакомиться, так сказать! — ответил он.
— Ладно, только покормлю его и переодену! — кивнула девушка и ушла в дом.
Матвей не предложил ей тогда отправиться гулять с ними, не предложил и потом, приходя исправно после обеда и до ужина забирая с собой малыша. В тот первый день от беспокойства и волнения Шарапова не находила себе места. Но мужчина вернулся с ребенком как раз ужину, к которому и был приглашен Мариной Прохоровной.
Ее семье нравился Гончаров, несмотря на все те предубеждения и явную неловкость, которую они чувствовали, когда девушка выходила за него замуж. Превосходство, снисходительность и высокомерие, так явно исходившее от него, не позволяли им узнать и понять этого человека, ставшего зятем, родственником. Теперь же они как будто заново знакомились с ним, открывая интересного, умного, располагающего к себе человека. Заново знакомилась с мужем и Юля, слушая его разговоры и смех, наблюдая за ним из-под опущенных ресниц, превозмогая желание коснуться его руки, лежащей на столе. Пододвинуть ближе к нему стул, остаться наедине, окликнуть, когда он уходил, пресекая попытки проводить его, остановить.
Юля плохо спала ночами. Часто поднималась, усаживалась на подоконник и подолгу смотрела на усыпанное звездами августовское небо. Начинался звездопад.
Ей нужен был Гончаров. Это не стало открытием. Несмотря на все свои недостатки, Матвей был именно тем мужчиной, с которым хотелось жить, растить сына, в объятиях которого она хотела бы засыпать и просыпаться, видеть его темные глаза. Да, ей понадобилось время, чтобы понять это. Да, они причинили друг другу много боли, но ради возможности быть счастливой она могла через все это переступить, а Матвей… Он нужен был ей, и знал это, девушка была уверена, но именно поэтому продолжал удерживать ее на расстоянии. Не мог простить? Нет! Просто боялся поверить!
Однажды ночью, понимая, что уснуть все равно не получится, Юля, как и прежде, соскользнула с подоконника и отправилась к имению. Уж неизвестно, на что она надеялась, глядя на темные окна Большого дома. В Сиренево все спали. Спал и он, а она… Слезы застилали взгляд, когда она брела обратно, заставляя спотыкаться и тихонько всхлипывать. И, конечно, Шарапова не догадывалась, что и ему не спится. Он уходит в парк и подолгу просиживает на излюбленном месте у ротонды, глядя, как звезды отражаются в ровной поверхности водной глади, а за рекой спят Сиреневая Слобода и она… Матвей думал о Юле с примесью боли, надежды и тоски. Он стремился к ней, отчетливо понимая: без нее уже не сможет жить. Он ведь честно
