Правила бунта (ЛП) - Харт Калли

Черт, я больше не могу об этом думать. Встаю, хватаю сумку, расстегиваю молнию и высыпаю ее содержимое на кровать. Дневник Мары — последнее, что падет на одеяло. Свет от моей прикроватной лампы отбрасывает теплый оранжевый отблеск на коричневый кожаный переплет.

Было бы неправильно читать его. Вот что я обычно думаю, если бы это был дневник кого-то другого. Но Мара отказалась от права на свои секреты, когда оставила свой дневник в Вульф-Холле, а вместе с ним и меня с Прес. Нет, я не чувствую себя слишком виноватой из-за мысли о том, чтобы пролистать страницы тетради. Некоторое время я просто изучаю потускневшую кожу тетради. Телефон Мары был выключен вскоре после того, как она ушла. Сообщения, которые я ей посылаю, не доходят. Несколько раз, когда я пыталась позвонить, номер был заблокирован. Я все равно пытаюсь связаться с ней каждые пару недель, на всякий случай, но из этого ничего не выходит.

Возможно…

Открываю дневник и начинаю читать. Мара всегда говорила о поездке в Лос-Анджелес. Может быть, она упомянула что-то об этом в своем дневнике. Куда именно она хотела поехать. Где планировала остановиться…

Я читаю.

Проходит час.

А потом еще один.

К тому времени, когда я закрываю дневник и кладу его на кровать, я очень, очень волнуюсь.

Хватаю телефон и делаю то, чего не делала с прошлого июля.

Я пишу сообщение Дэшу.

ГЛАВА 47

ДЭШ

Стелла: Нам нужно поговорить.

Стелла: СЕЙЧАС.

Я такой жалкий кусок дерьма. И вот тому доказательство. Я поворачиваюсь вправо, держа телефон над краем дивана, где Пакс не может увидеть, на что я смотрю. Слова плывут по экрану, не имея никакого смысла. Я загораюсь, как сигнальная ракета, руки дрожат, сердцебиение внезапно ускоряется. Не может быть, чтобы Кэрри просто написала мне. Ни в коем случае, это нереально.

— Дэш!!! Какого хрена, чувак?! Мне здесь надирают задницу. Хватит валять дурака.

Я смотрю на экран телевизора, шипя сквозь зубы, когда вижу, в каком дерьме мы оказались. Не самое подходящее время нажимать кнопку паузы. Я точно знаю, как отреагирует Пакс.

— ТЫ ЧТО, БЛ*ДЬ, С УМА СОШЕЛ!

Дерьмо. Ненавижу быть правым. Он выглядит так, словно собирается убить меня. Я вскакиваю с дивана, держа телефон в руке.

— Прости. Это очень важно. Семейное дерьмо, — говорю я ему.

— В Англии едва рассвело! — кричит он.

— Вот именно. Это очень важно. — Спешу из его спальни, прежде чем Пакс успеет швырнуть мне туфлю в голову или что-то в этом роде. Я даже не успеваю войти в свою спальню и закрыть дверь, как из его динамиков раздается очень громкий, очень сердитый скрежет металла, от которого дребезжат стены. Блин, Пакс в бешенстве. Я получу королевскую порцию дерьма за это позже.

Хотя мне на это наплевать.

Телефон.

Сообщения на телефоне.

Я почти ожидаю, что сообщения исчезнут, как мираж, когда я снова посмотрю на экран. Но нет. Мало того, что они все еще там, но к ним присоединились еще два.

Стелла: Я серьезно, Дэш.

Стелла: Я не шучу. Напиши мне!

Мои пальцы сами по себе постукивают по экрану, но я останавливаю себя. Делаю глубокий вдох. Собираюсь с силами. Я удаляю тарабарщину, которую собирался отправить ей, и вместо этого пишу что-то более краткое.

Я: Когда? Где?

Стелла: Сейчас. Столовая.

Я: Уже поздно. Харкорт убьет нас обоих, если поймает там.

Стелла: Твои предложения? Я не могу сейчас спуститься с горы. Они услышат машину.

Я тоже не могу подъехать туда, не встревожив охрану. Хью стал особенно бдителен с тех пор, как мы с Паксом разгромили логово Фитца. Раньше я ходил или бегал, когда проводил все ночи с Кэрри, и теперь мне придется сделать то же самое.

Я: Беседка.

Стелла: Ни за что. Я не могу пройти лабиринт.

Бл*дь. Я забыл, как сильно она ненавидит лабиринт.

Я: Подожди меня у входа. Мы войдем вместе.

Стелла: Хорошо. Тридцать минут. Не заставляй меня ждать.

Некоторым образам суждено гореть в сознании всю жизнь. Я огибаю северную стену Вульф-Холла, задыхаясь после бега по проселочной дороге, кожа покалывает от пота, и вот там, в лунном свете стоит Кэрри, петли прекрасных кудрей, рассыпанные по плечам, подсвечены блестящим серебром. Ее кожа бледная и сияющая, полные губы безупречно розовые. Она смотрит на меня жестким, отстраненным взглядом, когда я приближаюсь, и, хотя в темных глубинах ее глаз нет тепла, меня охватывает трепет предвкушения. Даже когда так явно проявляется ее ненависть, моя душа радуется, что эта девушка вообще смотрит на меня.

Кэрри неловко ерзает, когда я подхожу ближе.

— Отведи нас в беседку. Мы можем поговорить там.

Боже, каждая частичка меня болит. Я бы с радостью променял год своей жизни на каждую секунду, когда смогу держать ее в своих объятиях. Сжимая челюсти, прячу жалкую тоску в своей душе.

— Следуй за мной.

Я рад, что захватил с собой фонарик. Луна достаточно яркая, небо открытое и ясное, но тесные стены лабиринта высоки и отбрасывают глубокие тени, которые затрудняют обзор. Я быстро иду вперед по лабиринту, стремясь добраться до места назначения, пока мои мысли кружатся в голове. О чем она хочет поговорить? Что было такого срочного, что ей пришлось написать мне так поздно? Что было настолько срочным, что она должна была написать мне, и точка? Она скорее откусила бы себе язык, чем заговорила со мной. Что бы это ни было, это должно быть важно.

Беседка погружена в темноту, когда мы достигаем центра лабиринта. Восьмиугольное здание не очень большое — примерно тридцать квадратных метров — но внутри уютно. Я отпираю дверь одним из трех имеющихся ключей (угадайте, у кого два других), жестом приглашая Кэрри войти первой.

Вижу, ей не по себе. Она переминается с ноги на ногу, когда я включаю маленькую лампу на книжной полке и быстро начинаю разводить огонь в камине.

Ее каменный, отрывистый голос нарушает тишину.

— Не беспокойся об этом. Мы не пробудем здесь достаточно долго, чтобы это что-то изменило.

Я игнорирую ее. На улице намного теплее, чем было в последнее время, но Кэрри пришла сюда в одних тонких спортивных штанах, футболке и огромном кардигане. Я уже несу ответственность за то, что разбил ей сердце, и не хочу, чтобы она подхватила пневмонию.

Девушка фыркает, но больше не возражает. Я рад дополнительным секундам тишины, что могу что-то сделать с моими руками, и цели, на которой можно сосредоточиться, пока стараюсь не сходить с ума. Прошло много времени с тех пор, как мы с Кэрри оставались наедине. Это кажется невероятно важным. Я должен быть осторожен, чтобы ничего не сделать или не сказать, чтобы все не испортить.

Вскоре оранжевые языки пламени облизывают горловину дымохода, подпрыгивая довольно высоко, и ничего другого не остается, как повернуться к ней лицом.

Кэрри оглядывается по сторонам, изучая книги на полках, ковер, лампы и зеркало над камином, и выражение ее лица воинственно.

— Ты понимаешь, как это нелепо, не так ли? — шепчет она. — Это место находится на территории академии и каким-то образом принадлежит парням из Бунт-Хауса. Это невысказанный факт. Это просто... ваше. Никто больше не может прийти сюда.

— Нет, если они хотят, чтобы все десять пальцев на руках и ногах были целы.

Насмешливо фыркнув, девушка качает головой.