Ксения Васильева - Любовник из провинции. Наваждение
Митя свершил действие вполне хорошо, не наспех, - Риточка с ее страстями раскачала его, - и они кончили в полной гармонии.
И тут он испугался: что за дурак! Неужели нельзя было предохраниться! Забыл! Трахальщик чертов! А если она родит еще?
Риточка будто прочла его мысли, усмехнулась, щелкнула его смешливо по чувствительному месту и сказала: не бойся, я вставила пружинку. Думаешь мне охота рожать безотцовщину?
И все-таки! - Зарыдала.
Ему пришлось утешать ее. Но чем он мог утешить? Надеждами? Не мог и не хотел.
Оставалось единственное средство, которое он и применил снова. Риточка кажется немного
успокоилась, хотя сказала, - останься. Все равно уже двенадцатый... Чего-нибудь наврешь, в вытрезвиловке побывал, или еще что... Он, может быть, уже бы и остался... Но мысль о Вере, которая одиноко бродит в чужой квартире, травила как ядом.
- Нет, Ритуля, мне нужно идти. В другой раз - останусь, даю слово.
Он оделся, а Рита так и осталась лежать - голая, расслабленная, не утерявшая желания. Он на нее старался не смотреть. Уже собрался уходить, чмокнув ее куда-то в нежное местечко, и вдруг вспомнил, что не отдал деньги. Вытащил из кармана и положил пачечку ей на грудь.
- Платишь? - Лениво поинтересовалась она, посмотрела на деньги: хорошо, хоть дорого ценишь.
Он не принял этой полушутки: я принес для вас, для Анны, сразу забыл отдать. Ты скажи маме, не утаивай... Пусть она знает, что девочку я не брошу.
Такси как назло не было и он метался по незнакомым улицам, костеря себя последними словами: поганый блядун! Увидел бабу и про все забыл! Мог бы уйти раньше и не трахаться! Пусть бы Ритка орала и визжала, - во всяком случае, - неповадно было б в следующий раз... Следующего раза не должно быть, подумал он резко и тут же понял, что врет даже себе: он еще и еще будет приезжать к ним из-за этой девочки, так разительно похожей на него, и пытаться сделать из нее нормального доброго ребенка, как Митенька...
Ведь Нэля - не сахар, он - тоже, а Митенька растет просто святым. Анечка пока дичок, волчонок. А откуда ей взять доброту и все остальное подобное? От тещи пьянчужки?.. А уж орут они друг на друга с Риткой только так! - дом трясется и, гляди, развалится! Ритка - бешеная.
Сейчас он не испытывал к ней ничего, кроме злости - все-таки купила его на слабину... Ну, почему он - такой? откуда это?..
Такси нашлось и он, плюхнувшись рядом с шофером, сказал: только побыстрому, начальник!
У своего дома он внимательно осмотрел окна - они были темны, ни проблеска света... Значит, Веры нет. Она уехала домой и ему предстоит еще одно объяснение. Но завтра. А сегодня он ни о чем думать не будет, бухнется в постель и спать.
Открыв дверь ключом, он зажег в холле свет. В квартире стояла тишина, но он так, - в один процент! - позвал: Вера!
Через секунду на кухне зажегся свет и она ответила: да.
Он кинулся на кухню, понимая, что хотел именно этого! Хотел, чтобы она была здесь! Что его мысли насчет "выспаться" - были лишь ширмой, которой он прикрывал желание увидеть ее здесь и, - главное! - рассказать ей все. Всю правду. Кроме, конечно, траханья с Риточкой.
Она сама догадается и он надеялся - простит.
- Вера, Вера... - шептал он, стоя перед ней на коленях, зарывшись в душистые складки юбки.
Вера съездила домой, сварила набыструю брату суп-кондей, как они называли густую похлебку с мясом и овощами, и поменяла одежку.
Пусть Митечка немножко поволнуется. Оказалось, волноваться было некому. Она несколько раз звонила из дома, - никто не брал трубку. Тогда она решила ехать: он же знает, что она придет!
Подходя к митиному дому, вдруг засомневалась, - не зря ли она так легкомысленно отправилась сюда? Мало ли что может вывернуть Митя? Она его уже знала чуть-чуть. Пометавшись по улице, решилась: если его не будет до двенадцати, она уедет, оставив ему какую-нибудь записку, какую, - она еще не придумала, как раз собиралась писать, и уезжать.
И тут - Митя.
С каким-то виноватым опрокинутым лицом, любовью к ней, - она это видела - и желанием исповеди, она это тоже чувствовала. Но ей вовсе не хотелось никаких исповедей!
Митя все лежал у нее в коленях и уже ничего не говорил, горячие капли слез прожигали ей колени сквозь тонюсенькую индийскую юбку...
... Что он натворил? Господи! Только бы он остался на ее вершине...
Она пошевелилась и Митя встал к колен. Лицо его было опухшим, глаза мокры. Он молча вышел.
Вера из дома привезла в банке своего супа, оладий, которые напекла, и теперь стала хлопотать, стараясь занять себя готовкой, чтобы не думать и не размышлять.
Он пришел в кухню умытый, причесанный ( Митя принял душ - с отвращением не глядя на свое подлое тело), в бархатном темноси
нем халате, так шедшем ему. В этом халате глаза у него почему-то
становились лилово - синего цвета...
Вера обернулась к нему: голодный? Я ездила домой сварила суп и нажарила оладий...
- Будешь? - Спросила она ласково и весело.
... Ничего она у него выспрашивать не будет! Пусть выспрашивают
жены - это их прерогатива, обязанность, а она - всего-то недавняя любовница, какое право она имеет что-то вызнавать, а там и - устраивать скандал? Он должен знать, что этого она никогда делать не будет. Она знает свое место, он, кстати, сегодня ясно определил ей это место. И она не собирается по этому поводу истерить. Истерить она может сама с собой, у себя дома.
Митя странно смотрел на нее, как она пробует суп, берет сковороду... И на душе у него становилось все гаже и гаже.
Эта женщина... нет, эта девушка, которую он сделал женщиной, и не подозревает до какой низости опустился ее любимый человек!.. Если ей скажут, - она не поверит. А если скажет он? Поверит. И тогда конец всему, конец его спасению, ибо в ней он вдруг увидел свое спасение! От чего? Он точно не сформулировал бы ответ. Наверное от безлюбия, разъедающего сердце.
- Нет, - сказал он, - спасибо, дорогая, я не хочу есть.
Он и вправду не хотел,- так наперся пирогами, холодцами, салатами у Риточки...
- А кофе? - Спросила она.
- Я бы чего-нибудь покрепче, - ответил он, зная что вместе со спиртным войдет и некая легкость и уйдет страх. Наступят минуты спиртной отваги и такого же мужества, но зато станет легко.
Нет. - Вдруг как-то раздраженно ответила она, - мне хочется, чтобы сегодня мы были трезвыми...
Он удивился: а разве мы с тобой пьем?.. Мы, что, напиваемся?
- Нет, - качнула она головой, - но всегда присутствует некая чужеродная эйфория, которую можно принять за любовь или хотя бы за ее половину... А мне этого не хочется. Давай посмотрим друг на друга наконец, ничем не замутненными глазами, идет?
