Обрести и сохранить - Джулия Вольмут
Андерсон зашел в комнату.
– Доброе утро, – пропел он.
Я вскочила и крепко его обняла.
– Скажи, что это неправда, – прошептала ему в ухо.
Он отлепил меня и удивленно уставился, всем видом показывая, что сомневается в моей вменяемости.
– Плохой сон? – предположил и направился к шкафу. Джер поменял футболку на рубашку и покинул спальню: на кухне зазвенела посуда.
– Что между тобой и Софи Штерн?
Не услышал или не захотел услышать. А я не осмелилась повторить вопрос. Убежать бы. Уехать, как планировала. Главное – не знать, правду ли сказал Бен. Но я ждала ответа. Тревога стиснула горло, стало трудно дышать.
Я покинула спальню и застыла в дверном проеме.
Джерад что-то пел, пока делал коктейль из водки и сока.
– Будешь? – предложил, подняв бокал.
Я отрицательно качнула головой и на негнущихся ногах подошла к столу. Быстро отчеканила, давясь воздухом:
– Ты слышал вопрос. Ответь.
– Ой, – махнул ладонью, – я устал. – И сделал глоток.
– Скажи правду хоть раз! – Мой голос сорвался, а рука дернулась, выбив из пальцев Джера бокал. Звон. Осколки. Жидкость темным пятном расползлась на его джинсах.
– Какого…
– Ответь! Вы встречаетесь? Любите друг друга? Что происходит?!
Зрачки его глаз увеличивались, зеленая радужка блестела.
– Ну, как сказать… – Ботинком Джерад сгреб осколки. Я следила за каждым его действием. Триумфальная улыбка на тонких губах красноречивее слов. – Ты всегда была не в меру любопытной, малышка Ари. И нетерпеливой.
– Поверить не могу…
– Теперь финал окажется не таким ярким.
В глазах то темнота, то белый свет.
Я выбежала прочь из квартиры.
Стивен
Разговор с Ари произвел волшебный эффект: презрение к себе настолько сильное, что алкоголь не помог забыться. Я выкинул бутылки – закрытые тоже, – принял ванну, вызвал домработницу и отправился в студию. А также позвонил в рехаб[48], туда я отправлюсь перед туром.
Черт дернул сказать грубость про Майка… Несправедливую грубость.
Творчество хорошо лечит, и я написал уже три песни для нового альбома. Бен отказался присоединиться. Когда я позвонил, он начал мямлить в трубку и театрально кашлять. Так и скажи: ведешь кого-то на свидание! Я жалок, но способен выслушать о чужом счастье. Бен настаивал на своем. Пришлось сдаться первым, и я поплелся в студию один.
В здании меня прошиб ледяной пот. Я сел на диван и закрыл лицо руками. Здесь Ари целовала меня. Хотела меня. Любила меня.
Я взял гитару и пару раз перебрал струны, но это не помогло. Думал, как там Ари, что планирует делать дальше.
Отложив гитару, я оглядел комнату. Взгляд задержался на маленьком шкафчике у стены: его трудно заметить, много хлама навалено сверху, будто внутри что-то ценное спрятано от посторонних глаз… Вскочив с места, я убрал мусор и открыл первый ящик. Среди огрызков карандашей, фантиков и потрепанных медиаторов лежал пакет с зеленой мелкомолотой травкой.
Никогда не курил в одиночестве. Вообще бы не курил, не подначивай меня Джерад. Накуриваться вдвоем было весело. Джер… Я скучал по нему.
Горло саднило от предвкушения, когда я поджигал край самокрутки и прикуривал. Слюна вязкая и пульс гремит в ушах. Но с первой затяжкой все исчезло. Я сел на диван и прикрыл глаза. Вдохи и выдохи стали глубокими, дым нежно обволакивал легкие. Происходящее за этими стенами – незначительно. Отпускал прошлое. Отпускал все.
Ари
Стивен покинул ванную и хмуро глянул на меня, застывшую в коридоре. Серый тон кожи, покрасневшие белки глаз, сухие губы. Стив наверняка озадачен тем, что я заглянула без приглашения.
– Хорошо проблевался?
Он вытер ладонью рот:
– Отлично, Ари. Спасибо за заботу.
Стивен подошел к письменному столу и оперся руками о деревянную поверхность. Спина напряжена. Не знал, как со мной разговаривать. Я сделала пару шагов и застыла посреди гостиной. Ладони вспотели, и я вытерла их о край джинсов. Я не злилась на Стивена за грубые слова о Майке. Вероятно, на фоне поступков Джерада это пустяк. Или моя благодарность за все хорошее сильнее обид.
Я молчала, собираясь с мыслями. Стив постукивал пальцами по столу. Да к черту! Выпалила все как есть, местами сбиваясь и повторяясь:
– Стивен, я пришла… пришла сказать… Джерад, он… был с Софи… и он, наверное, с ней сейчас. Ты, скорее всего, знаешь…
– Что? – переспросил Стивен. Не сдвинулся с места, не повернулся, только локти дернулись. – Джерад и Софи? Бред.
Стивен не знает. Ничего не знает!
– Я пришла, – голос ломался, – сказать то, что сказала. Ты должен знать: Джерад нас обманывал. – Я замолчала, сделав пару шагов в глубь комнаты. Рука сама потянулась к плечу Стивена. – Прости меня, – добавила, задев кончиками пальцев ткань его футболки.
– Ари. – Он повернулся и перехватил мою ладонь.
Мы смотрели друг другу в глаза. Стивен трогал меня за запястье, вторая его рука коснулась щеки. Холодные снежинки-пальцы. Стив мягко улыбнулся, скользнув ладонью до подбородка. Я, не отрываясь, смотрела ему в глаза: непривычно пустые, как выжженные зеленые поля. Рэтбоун отпустил мое запястье: оно выпало из его руки и безвольно повисло вдоль моего тела.
– Все будет хорошо, Стив.
– Да. – Он тепло улыбнулся и провел ладонью по моим волосам, убирая прядь за ухо. – Конечно, Ари.
Наступило будущее. Мгновение «где-то не здесь» оборвалось; стрелки на наручных часах Стивена сократили этот день еще на минуту.
– Не могло быть никакого счастливого конца для нас, верно?
Он прислонился лбом к моему лбу и прошептал:
– Я не твой отец, не сутенер Карлос, не Джерад… Поэтому не буду пытаться удержать тебя силой. Хочешь уехать? Имеешь право.
– Ты хочешь, чтобы я уехала?
Время вновь замерло. Но не так, как замирало минутой ранее: не волшебное мгновение, а заледеневший миг.
– Ари, я хочу счастья для тебя. И всегда хотел. – Стивен направился к столу и открыл один из ящиков. – Бен сказал, ты собираешься продать квартиру. Сегодня утром, – он что-то достал и закрыл ящик, – я снял столько денег, сколько стоит квартира. Пока не получишь визу, живи там, я не буду тебя беспокоить. Вот, – когда он повернулся, в его руках был конверт. – Начать новую жизнь – хорошая идея. Ты столько лет бегала… пряталась… Живи для себя.
Так отпускают в долгую дорогу близких: без слез и криков, знают – нельзя иначе. От его искренности мое сердце разрывалось. Я любила его, и он любил меня. Но Стивен прав, я всегда относилась к Америке
