Дикарка для Хулигана - Настя Мирная
Разлепляю распухшие веки и тут же утыкаюсь глазами в красные полосы с маленькими бисеринками крови на его груди. Касаюсь пальцами, размазывая её.
Вынуждаю себя поднять голову и встретиться с его потемневшим взглядом. Парень всё так же хмурится. Губы кривятся, когда задеваю подушечкой пальца самую глубокую царапину.
Всё это время он позволял делать ему больно и не предпринял ни единой попытки меня остановить.
Сколько же в нём терпения и силы?
Растираю размытые влажной пеленой глаза.
— Извини. — выталкиваю еле слышно сквозь искусанные губы.
Он крепче сжимает челюсти. Раздаётся характерный скрежет зубной эмали. Кожа на скулах натягивается, чётко очерчивая ходящие на них желваки.
— Что случилось? — размеренно повторяет вопрос сквозь зубы.
Как ему сказать? Я не знаю.
— Диана, пожалуйста, говори как есть.
Его ладони замирают на лопатках, не давая возможности отстраниться. И я сдаюсь.
Сиплым полушёпотом, спотыкаясь на словах, запинаясь о воздух, выворачиваю наизнанку душу.
— Я заглянула в твою тумбочку. Увидела презервативы. Четыре пачки! — по-новой проживая испытанную ранее ревность, повышаю голос. Растопыриваю разбитые пальцы и яростно трясу перед его офигевшим лицом. — И всё полупустые! Сколько их было, Егор?! Скольких ты ебал на кровати, на которой предлагаешь спать мне?! Мне даже находиться здесь стало противно!
Проигнорировал мою гневную тираду, стирает пальцами новые потоки слёз, ползущие по щекам.
— Ты собиралась уйти? — спрашивает без каких либо эмоций.
Будто ему на это насрать.
— Я не собиралась! Я ушла! — выкрикиваю прямо в его спокойное лицо.
— Тогда почему вернулась? — высекает безразлично, опустив руки вдоль тела.
Он полностью закрывается. Ни на лице, ни в глубине проклятых глаз ничего не отражается.
— Потому что!.. Потому…
— Что, блядь, потому? — отвернувшись, берёт со змеевика полотенце и обматывает бёдра. Опирается спиной на стиральную машину. Переводит на меня тяжёлый взгляд. — Я уже предупреждал тебя, что терпеть не могу сцены ревности. Ты сказала, что принимаешь меня таким. В чём, блядь, теперь проблема? — сжимает кулаки. — У меня был пиздец какой хуёвый день, и мне, блядь, не до твоих детских истерик и капризов. Ушла? Молодец, блядь! Надо было сделать это ещё раньше! — тоже берёт повышенные, скрипя зубами. — Какого хера вернулась? Спать со мной в одной постели ты не собираешься. Или ты думаешь, что я только там ебусь? Ты так, блядь, думаешь, Диана?! Какого ебаного дьявола ты трахаешь мне мозг?!
Понимаю, что он из последних сил сдерживает ярость. Но и я не могу больше молчать. Я не боюсь того, что будет, если он сорвётся. Я боюсь, что случится, если этого не сделаю я.
— Я вернулась, потому что не могу без тебя! Потому что ты, Егор, мать твою, всё и сам понимаешь! Ты знаешь! Ты просто боишься признать очевидное! Давай, прогони меня теперь! Выстави за дверь! Исчезни из моей жизни, потому что я… блядь, соврала! — не понимаю, как сдержалась и не прокричала «люблю». Такое простое слово. Пять долбанных букв, и всё обратится крахом. Для нас обоих. Стягиваю челюсти до боли. — Я никогда не уйду сама! Не оставлю тебя, сколько бы ты не делал мне больно!
Зажмурившись, сжимаю кулаки. Кислотные слёзы выжигают веки, плавят кожу на щеках. Вгрызаюсь зубами в язык. Не дышу, пока кровь не заполняет всю ротовую полость. Сглатываю её вместе с кислородом, вмиг ставшим тяжёлым, вязким и ледяным.
— Твою же налево, Дикарка!
Слышу тяжёлые влажные шлепки мокрых ног по кафелю, а потом с размаху влетаю в сталь его грудной клетки.
— Дура. Какая же ты дура. Хотя другого ожидать и не стоило. Моя Дианка. Блядь, нельзя было этого допускать. Ты расплавила меня. Не просто убиваешь. На кровавые ошмётки рвёшь. Не так всё должно было случиться. — хрипит сорванным от недавнего крика голосом.
— А как, Егор? — поднимаю на него заплаканное лицо. — Скажи мне, как. Потому что я не понимаю. Если бы мы могли с этим бороться, то меня бы здесь не было. Мы проиграли ещё задолго до нашей встречи. Признай это. Смирись, Егор, что я не оставлю тебя. И ты тоже не можешь уйти от меня. Не можешь выгнать. Оторвать от себя. — бомлю обличительным шёпотом, делая между словами крошечные глотки необходимого воздуха.
С непонятным мне трепетом проводит костяшками пальцев по щеке. Стирает бесконечный водопад слёз. Его взгляд неуловимо меняется. В нём появляется боль. Такая глубокая. Острая. Невыносимая. Тяжёлая. Убивающая.
Глазами выдаёт то, что не может произнести. И куда больше, чем я сейчас способна принять и вынести.
Не выдержав этой боли, прячу лицо на его шее и беззвучно шевелю губами:
— Я никогда не уйду, потому что люблю тебя.
Он не слышит этих слов, но вздрагивает. Все мышцы в его теле разом резко сокращаются. Дыхание замирает на вдохе.
Он опускает подбородок мне на макушку и тоже что-то говорит. Понимаю это только по колебанию воздуха в волосах.
По спине прокатывается опаляющая волна дрожи. На сердце вдруг становится так тепло и спокойно. Душа перестаёт содрогаться в конвульсиях обиды и ревности.
Безмолвные слова, сказанные Егором, работают как волшебный целебный бальзам. Как заклинание мудрого шамана.
Подтягиваясь выше, обнимаю его за шею. Парень судорожно втягивает кислород, когда руки смыкаются на его спине.
— В этой спальне никогда не было ни одной девахи. Я не трахаюсь там, где сплю, Диана. А сплю я всегда один. Ты — исключение из всех правил. — толкает сиплым шёпотом. — Что ты хотела найти, Ди? — ничего не ответив, вжимаюсь в него всем дрожащим телом. Егор давит ладонями на лопатки. — Если бы я хотел что-то спрятать, то не стал бы оставлять тебя одну в спальне. Если есть вопросы, то говори прямо.
— А если ты не захочешь на них отвечать? — шуршу еле слышно.
— Значит, не отвечу. Блядь, Ди, ты обещала дать мне больше времени. Хочешь, чтобы я спросил тебя о панических атаках? Об аварии? О шрамах на твоих ногах?
— Спроси. — отбиваю с дрожью в хриплом от рыданий голосе. — Спроси, если хочешь знать.
