Клятва Грейсона - Миа Шеридан
Она сказала, что хочет меня. Сгоряча? Или она имела в виду чисто физическое желание. Или она солгала. Или... какая разница? Ее здесь не было, вот в чем суть.
Она оставила меня.
«Я не хочу тебя. Ты мне совсем не нужен.»
Если бы ты стоил большего...
Возможно, она поехала в Сан-Франциско, чтобы остаться у Кимберли.
В записке она указала, что вернется на вечеринку.
— Ну, когда ты закончишь жалеть себя, ужин будет... — слова Шарлотты резко оборвались, и я поднял глаза. Она стояла у двери шкафа, только что повесив выглаженные футболки. Она резко повернулась ко мне. — Так вот как ты себя видишь? Злодеем? Или подожди, может быть, жертвой. Капитан Крюк для Питера Пэна твоего брата? Это то, что ты придумал? — спросила она, держа в руках костюм, который я остановился и взял напрокат после того, как не смог найти Киру. Выражение ее лица можно описать только одним словом — разочарование.
— Во что ты хотела, чтобы я оделся, Шарлотта? — спросил я. — Принцем? Все равно это просто глупая вечеринка. Она ничего не значит. И я не принц.
— Это вечеринка, которую твоя жена устраивает для тебя по доброте душевной.
Я бросил на нее взгляд.
— Моей жены больше нет. Она бросила меня. Вернется только на вечеринку, а потом снова уедет — навсегда. Как мы и планировали.
Как мы и планировали.
Шарлотта на мгновение выглядела потрясенной, но затем ее знающие глаза пробежались по моему лицу, и между нами установилась тишина.
— Но ведь все не так, как ты планировал, не так ли? Все не так, как ты планировал. И это тебя очень, очень пугает, — Шарлотта подошла ко мне и протянула руку. Я взял ее, и она сжала мою между своими, успокаивающий аромат выпечки и присыпки заставил мое дыхание успокоиться. — Ах, мой мальчик, ты очень сильно упал, не так ли?
— Упал? — я отнял свою руку от руки Шарлотты. — Куда упал?
Шарлотта мягко улыбнулась мне.
— В любовь, конечно. В Киру. В свою жену.
Я тяжело сглотнул и отвернулся к окну.
— Я не влюблен в Киру, — настаивал я, но слова показались мне шаткими, словно они не имели никакого веса и могли просто уплыть.
Шарлотта вздохнула.
— Ради всего святого, вы оба такие упрямые. Вы оба, наверное, заслуживаете не меньшего, чем быть прикованными друг к другу на всю жизнь. Удивительно, что наблюдение за вами вместе не довело меня до пьянства.
Я фыркнул. Я не был влюблен в эту маленькую ведьму. Разве? Нет, я не мог — мои эмоции к ней были слишком бурными, слишком неуправляемыми, слишком... пугающими. Возможно, я был одержим ею, очарован, околдован. Но любовь? Нет, не любовь.
— Она сводит меня с ума, — сказал я, снова обращаясь к Шарлотте. — Когда мы вместе, то половину времени ведем себя как неуправляемые дети, — а в остальное время, как отчаянные любовники, которые не могут оторвать руки друг от друга....
Шарлотта издала звук, похожий на цоканье, и кивнула головой.
— Мы все должны быть детьми, когда дело касается любви — открытыми и уязвимыми, — она сделала паузу. — Я не знаю всего, что известно о прошлом Киры, но знаю, что у вас двоих есть веские причины оберегать свое сердце. И веские причины для того, чтобы выбрать кого-то, кто не внушает такой страсти, такой интенсивности и такого страха. Но, Грей, эти чувства означают, что ты любишь ее. А для тех, кто пострадал, как ты, и как, я подозреваю, Кира, настоящая любовь — это пугающая перспектива. Настоящая любовь — это самый большой прыжок веры.
Я провел рукой по волосам. Все это было слишком, и я даже не знал, с чего начать, на чем сосредоточиться. Внутри меня все перевернулось: в одну минуту я злился на Киру, в другую — отчаянно хотел ее...
— Думаю, что начать стоит с того, — сказала Шарлотта, словно читая мои мысли, — чтобы поговорить с братом и Ванессой. И выслушать их, не с болью, а с сердцем, — она снова взяла меня за руку. — И имей в виду: любовь не всегда бывает гладкой и легкой. Любовь может быть пронзительной. Любовь означает обнажить себя — всего себя, каждую нежную частичку — и быть раненным. Потому что настоящая любовь — это не только цветок, настоящая любовь — это еще и шипы.
— Верно. — сказал я. — Острые и болезненные.
Смех Шарлотты был теплым звоном, как колокола в соборе. Она крепко сжала мою руку.
— Острые — да, пронзительные — да. Но не всегда болезненные. Они предназначены для того, чтобы обнажить тебя, чтобы исцелить. Будь достаточно храбр, чтобы не сопротивляться. Сдавайся, мой мальчик. Отпусти. Хотя бы раз наберись смелости и отпусти, — она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку, а я слегка наклонился, чтобы позволить ей это сделать. Затем она тепло улыбнулась, повернулась и вышла из моей комнаты.
Любовь не всегда бывает гладкой и легкой. Именно поэтому я когда-то давно выбрал Ванессу? Потому что мои чувства к ней были теплыми?
Как только я задал себе этот вопрос, в глубине души я понял, что ответ был положительным. Мы с Шейном выросли вместе с Ванессой. Она всегда была подругой — красивой и милой, и я замечал, как Шейн смотрел на нее и как она смотрела на него в ответ, надеясь, что он сделает шаг. Никто из них не понимал, что у другого есть чувства. Но я знал и все равно пригласил Ванессу на свидание, зная, что Шейн сделает шаг назад ради меня. Стыд заполнил мое сердце, и я посмотрел вниз.
Я хотел ее, потому что чувствовал себя полностью контролирующим свои чувства, когда она была рядом, и это спокойствие, отсутствие риска, отсутствие шипов, было тем, чего я жаждал после глубокой боли, которую испытал в детстве. После унизительного стремления к любви, которая так и не пришла, после одиночества в надежде на радость. Я больше не хотел тянуться. Мне больше не хотелось надеяться. Это было слишком больно. И поэтому я выбрал того, кто не внушал мне ничего подобного. Ванесса была слишком мила, чтобы отказать. И где-то внутри я чувствовал определенное удовлетворение, забирая то, что, как я знал,
