Дрянной декан (СИ) - Райот Людмила

- А к врачу ходили?

- Э-э-э... Понимаете, это скорее душевная болезнь, нежели физическая... - с надломом произнес отец Ромки. Я к тому времени добралась до внутренней стороны его бедер, выписывая круги кончиками пальцев по гладкой ткани штанин и представляя себя этакой массажисткой-гейшей-партизанкой.

- Прекрасно понимаю! Нам, в нашем возрасте, стоит беречь нервы и здоровье. Столько проблем на вас свалилось в последнее время, как вы вообще держитесь?..

- Не представляю! - с откровенным страданием произнес Верстовский.

Осуждающий перст переместился прямо к моему лицу. Воспользовавшись такой шикарной возможностью, я обхватила его ладонь и быстренько погрузила большой палец себе в рот, чувствуя себя взрослой, развратной, почти что статусной женщиной.

Вениамин вздрогнул всем телом. Но руку отдергивать не стал, позволив мне и дальше ласкать ее.

Обсудив тему возрастных болезней, мужчины приступили к теме нерадивых учеников. По версии Игоря Васильевича, одному из студентов срочно требовалось провести дисциплинарное взыскание. И Верстовский идеально подходил на роль палача-морализатора.

Продолжая беззвучно угорать, я отпустила руку декана и дотронулась до его ширинки, натянувшейся под воздействием воспрявшего мужского достоинства. Потом взялась за ремень брюк, раздумывая, как бы так осторожно расстегнуть замок, чтобы не выдать своего присутствия. Я пока не знала, как далеко готова зайти в своей игре, ничего не планировала - просто получала удовольствие, упиваясь властью над любимым мужчиной.

- Завтра в институт придут родители Зайцева, проведете с ними беседу? - попросил ректор. Я слышала его шаги - он, вероятно, ходил по кабинету, рассматривая содержимое шкафов: коллекцию книг и сувениров. - Может, назначите ему формальное наказание... Пусть, например, неделю помогает Любови Ефремовне в библиотеке.

- Наказание будет, и наистрожайшее! - сурово уронил декан. Он намотал мои волосы на кулак и подтянул голову ближе к паху. Воодушевленная, я приступила к процессу «распаковки» активней, пытаясь вытащить кожаный край ремня из фиксирующей его шлёвки. К сожалению (или к счастью), делать это в столь стесненных и затемненных условия было затруднительно. У меня нет клаустрофобии, но места и кислорода не хватало катастрофически.

А тут еще и Верстовский надумал сжать меня своими сильными коленями. Я все никак не могла понять, подбадривает он меня таким образом или пытается осадить. Чтобы не захохотать в голос, мне пришлось вцепиться зубами в штанину.

- Кстати, что вы думаете насчет педсовета, Вениамин? - спросил ректор. Чувствовалось, что ему было неловко заводить этот разговор. Он помялся, подыскивая слова. - Я не могу гарантировать благоприятного исхода дела, к сожалению. Наверное, стоит подыскать запасной план на случай, если... Вы что-то решили насчет перевода в Великобританию?

Я невольно прислушалась.

- Да, это представляется мне наиболее разумным решением, - ответил Верстовский. Они заговорили о преимуществах и недостатках работы в Лондоне, а в моем мире будто разом потушили свет.

Я обмякла, выпустив ремень из рук и обессиленно прислонившись к ноге декана. Значит, это правда, и моя интуиция, в сто раз усиленная болезненными переживаниями, меня не обманула... Игривое настроение разом прошло - боль, недоумение и страх были такими сильными, что я не сразу вспомнила, как нужно дышать. Он и правда собирается исчезнуть. Планирует покинуть мою жизнь, оставшись чудесным, болезненно-сладким воспоминанием, а я... я...

Когда минут через пять Игорь Васильевич вышел из кабинета, я сидела в той же самой позе, смотря в одну единственную точку - туда, где мы с моим одиночеством оставались вдвоем против всего белого света. Я сидела так даже тогда, когда Вениамин отодвинулся от стола и обеспокоенно заглянул вниз.

- Иди сюда, - он взял меня подмышки и вытащил наружу. Потом тяжело вздохнул. - Я собирался сказать... Ждал подходящего момента.

- Значит, если станет совсем худо, ты уедешь жить в Лондон? - глухо спросила я.

- Мы уедем, - поправил он.

- Что? - я подняла на него стремительно мокреющие глаза.

- Мы можем поехать вместе, если ты не против. Я помогу тебе восстановиться в Кингс Колледже или поступить куда-то еще. За деньги не волнуйся: все расходы я возьму на себя... Ты хотела бы вернуться в Лондон?

Я хлопала глазами, молча глядя на Верстовского и пытаясь осмыслить его слова. Вернуться в Лондон, где остался кусочек моего сердца и который все еще периодически являлся мне во снах? Снова пройтись по набережной Темзы, спуститься к черной воде по зеленым от водорослей ступеням, дотронуться до многовековой стены Тауэра, посетить Вестминстер или Глобус - копию театра елизаветинской эпохи, где когда-то ставил свои пьесы Шекспир?..

- Не знаю... Мне надо подумать, - я все еще была оглушена.

- Думай. Время пока есть. Без тебя я в любом случае не поеду, - декан обнял меня.

Мы сидели в обнимку какое-то время. В моей душе творился хаос: рушились старые конструкции, осыпались здания привычной жизни, оставляя после себя лишь руины и груди обломков, что-то непрерывно умирало и превращалось в прах. Хочу ли я вернуться в Лондон?.. И смогу ли собственноручно перечеркнуть, уничтожить весь этот год, прожитый дома? Остались ли здесь хоть что-то, что мне было бы жалко оставить?..

- Вряд ли меня отпустят в Англию, - наконец произнесла я. - Мне надо посоветоваться с родителями... Рассказать им про... НАС.

Сказала и чуть было не поседела от ужаса. Досрочно.

- Давай сделай это вместе, - Верстовский нежно поцеловал мой висок. - Пригласи меня на ужин... Еще раз.

45. Приключение для двоих

Когда душа к другой душе стремится,

Она ослеплена и не страшится.

(цитата Лопе де Вега)

Я уговорила родителей организовать один ужин для знакомства с моим новым парнем. Но попросила ничего не готовить, доказывая, что чая и торта будет достаточно. Полагаю, разговорам будет уделяться больше внимания, чем еде.

Накануне встречи я настолько себя накрутила, что Верстовскому пришлось устроить мне небольшую встряску.

- Встретимся за пару часов до ужина, погуляем? - предложил он. - Я приеду к твоему дому.

- Но мы ведь договорились... - мои брови изогнулись домиком.

«Декан, я и дотошные бабушки на лавочках» - эти три компонента никак не желали стоять рядом в моей картине мира.

- Хорошо, приеду к соседнему дому.

- Лучше через два, - чмокнула я его в гладковыбритую щеку.

- Ладно, - он закатил глаза. - Только оденься потеплее. И не в платье.

Разумное замечание. Несмотря на разгар апреля, дни стояли свежие, а вечера - откровенно холодные. Снег сошел только-только. Но неубиваемый московский газон уже воспрял духом, жизнерадостно зеленея на радость всем ночным заморозкам. И воздухе разливался запах весны, в котором переплетались пьянящие флюиды любви, надежды, свободы. И каждый день, пусть ненадолго, но выходило солнце, рождая во мне радость и стремление жить.

Этот апрель очень напоминал прошлогодний октябрь. Я снова была влюблена, и влюблена взаимно... а все сложности на пути к счастью были преодолимы. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить.

На следующий день я пришла на условленное место и закрутила головой: заветного автомобиля нигде не было видно. Зато - тут мое сердце пропустило удар - около тротуара стоял припаркованный мотоцикл, а рядом с ним высокий мужчина весь в черной коже. На сидении лежали два блестящих шлема, один побольше, другой поменьше.

Робея и жутко смущаясь, я подошла к Вениамину Эдуардовичу. У меня дрожали колени, как у впечатлительной шестиклассницы, пока я преодолевала расстояние между нами. Если бы я еще не любила Ромкиного отца, то непременно влюбилась бы в него в этот момент. Мне доводилось лицезреть его в разных ипостасях: у доски в аудитории, в собственном кабинете и спальне; одетого в строгий костюм-тройку, молодежные джинсы и даже местами голого...