Даниэла Стил - До конца времен
Роберт машинально кивнул. Он знал, что Пат прав, и тем не менее принялся разбирать ближайшую стопку, в основании которой лежало что-то завернутое в красивую серую ткань. Этот сверток невольно привлек его внимание – работая у «Кнопфа», Роберт привык, что рукописи приходили к ним в картонных коробках или в больших конвертах из желтовато-коричневой манильской бумаги, предназначенных для многостраничной корреспонденции.
– Совсем народ обалдел! – заметил он, взяв сверток в руки. – Скоро в нижнее белье станут рукописи заворачивать!
Действительно, посылка была аккуратно завернута во что-то, напоминающее женский фартук, и Роберт подумал, что ожидать чего-то особенного от рукописи, упакованной подобным образом, вряд ли разумно. Тем не менее он не спешил выпускать посылку из рук. Чем-то она его заинтересовала, хотя он никак не мог понять, в чем дело.
Пат сочувственно кивнул:
– Уже присылают. Одна фермерская дочка то ли из Айовы, то ли из… забыл откуда, прислала нам восьмисотстраничный роман, завернутый в нижнюю рубашку. Я отправил его обратно, вдруг эта ночнушка ей дорога?
– Погоди… – Роберт поднял руку. – Сколько времени обычно уходит у нас на ответ автору? – Он вдруг подумал, что, сами того не желая, они поступают довольно жестоко. Вне зависимости от наличия таланта, пишущий человек вкладывает в работу всю душу, изливает на бумаге свои сокровенные чувства и мысли (пусть даже он пишет роман о космических приключениях королевы патагонских вампиров) – а затем получает плевок в лицо в виде стандартного ответа, в котором кто-то совершенно неизвестный советует ему бросить писать и попробовать свои силы в чем-нибудь другом.
– Ну, обычно что-то около двух месяцев… – Пат почесал за ухом. – Но той леди, которая прислала нам вместе с рукописью свое белье, я отправил ответ через месяц. Честно говоря, ее поступок произвел на меня впечатление. Я даже сунул нос внутрь, но читать все равно не смог… Думаю, она очень молода, к тому же ее роман был весь написан от руки. Все восемьсот страниц, представляете?..
– Надеюсь, она хотя бы сделала копию, прежде чем послать нам. Или записала на диск, – сочувственно сказал Роберт, начиная распаковывать рукопись. Ткань, в которую она была зашита, оказалась к тому же скреплена несколькими булавками, об одну из которых он едва не уколол палец. Наконец Роберт справился с последним стежком и, отложив ткань в сторону (это действительно оказался фартук, изящный, но совсем небольшой, почти детский), увидел стопку общих тетрадей.
– Похоже, еще одна рукопись, – заметил он, но без капли насмешки.
Роберт еще не знал, что внутри этих тетрадей, но почему-то ощущал какое-то странное волнение… или, может быть, предчувствие.
– Странно… – пробормотал он в такт своим мыслям и наугад раскрыл верхнюю тетрадь. В глаза ему бросился по-европейски четкий, почти каллиграфический почерк. Очевидно, и в этот раз отправитель, кем бы он ни был, прислал им оригинал рукописи, и Роберт снова задумался: а существует ли копия, или это единственный экземпляр? Похоже, автору повезло; посылка, хоть и отправленная первым классом, могла затеряться, и что тогда?.. Как восстановить двенадцать толстых тетрадей, исписанных от корки до корки? Конечно, у автора могли остаться черновики, но все равно это будет титанический труд!
Никакого сопроводительного листка в посылке не оказалось, только обратный адрес, тоже довольно странный: сыроварня такого-то, округ Ланкастер, Пенсильвания.
– Действительно, еще одна рукопись, – проговорил Роберт несколько растерянным тоном. – Только на этот раз не из Айовы, а из Пенсильвании. Округ Ланкастер – я думал, там живут одни только… – Он снова взял в руки фартук, и вдруг до него дошло. Это был фартук юной аманитской девушки.
– Черт, Пат!.. Я уверен, что наша авторша – аманитка! Надо будет взглянуть на текст повнимательнее, здесь что-то может быть… Конечно, писать она вряд ли умеет, но… но посмотреть все-таки стоит. Мир аманитов глазами аманитки с уединенной пенсильванской фермы – это может быть интересно, даже если она пишет через пень колоду.
– Я бы на вашем месте на многое не рассчитывал, – проворчал Пат. Он успел куда-то засунуть только что найденный карандаш и снова пустился на его поиски, методично разгребая бумажные завалы. – Если бы она умела писать, то писала бы не в тетрадочках и не завертывала их в свою нижнюю юбку, или что это там такое…
– Это фартук, – терпеливо объяснил Роберт. – Аманитский женский фартук. И если наша авторша действительно аманитка, то у нее, скорее всего, просто нет ни компьютера, ни даже пишущей машинки. Ксерокс, я думаю, ей тоже недоступен, так что мы держим в руках первый и единственный экземпляр ее рукописи.
– Ну и слава богу, – недобро заметил Пат и, отчаявшись отыскать потерянный карандаш, полез в ящик стола за новым, а Роберт взял со столешницы пачку тетрадей и фартук.
– На вторую половину дня у меня не запланировано никаких деловых встреч, – сказал он, – так что я, пожалуй, сам взгляну на эту рукопись, пока ты не отправил ее обратно. И если она действительно окажется ни на что не пригодной, я снова положу ее к тебе на стол, о’кей?
– Как вам будет угодно, – пожал плечами редактор, и Роберт, повернувшись, отправился в свой кабинет. Войдя внутрь, он положил тетради на стол. Некоторое время он задумчиво вертел в руках серый фартук и размышлял о женщине, которая его когда-то носила. Молодая она или не очень (при ближайшем рассмотрении фартук оказался изрядно поношенным и производил впечатление старого), как она выглядит, какие у нее волосы, глаза, губы… Почему-то собственная догадка, что неизвестная авторша может оказаться аманиткой, взволновала Роберта, и ему захотелось узнать, кто же написал эту книгу – и почему. Аккуратно положив фартук на стол, он опустился в кресло и раскрыл первую тетрадь. Каллиграфический почерк выглядел довольно старомодно, но рука, державшая перо, была достаточно твердой, из чего он заключил, что авторша, скорее всего, молода. И все же это было только предположение. Достоверно он знал только ее имя – Лиллибет Петерсен, – выведенное на первой странице под заглавием.
Роберт начал читать и вскоре оказался в плену слов. Почему-то ему очень хотелось, чтобы неведомая Лиллибет Петерсен умела писать (быть может, в пику Пату Рили), поэтому сначала он не слишком задумывался над тем, что читает, обращая куда больше внимания на то, как построены фразы и как делится на абзацы текст. Довольно скоро Роберт понял, что Лиллибет обладает врожденным чувством ритма и обширным словарным запасом, которым она пользуется с таким естественным изяществом и непринужденностью, что ее голос – голос рассказчика – звучит с тетрадных страниц естественнно и выразительно. Стиль несколько напомнил ему Джейн Остин, но лишь отдаленно: манера письма Лиллибет была вполне оригинальной, свежей и… пронзительной, так что буквально каждое ее слово доходило до самого сердца.
