Ребекка Пейсли - Полночь и магнолии
— Ну хорошо, — сказал Сенека. — Но я должен сказать тебе, что порой мне лучше нравится быть принцем, так как у принцев бывает много времени для более приятных дел.
Пичи улыбнулась. Сенека не имел понятия, какие приятные дела она собиралась устроить ему дальше.
Пичи наблюдала, как Сенека нес тяжелый мешок пшеничной муки к фургону. Она и впрямь залюбовалась им. Он выглядел прекрасно в своей белой облегающей рубашке и таких же облегающих брюках. Теперь она пожалела, что не осталась с ним в домике и не занялась тем, чего он хотел. От этих мыслей ее бедра сжались. Сенека уловил это. Учитывая то, что неподалеку были крестьяне и наблюдали за ними, Сенека, тщательно выбирая слова, сказал:
— Только не это и не сейчас, жена. Ты хорошо знаешь, что сейчас не время, да и не место, чтобы заниматься такими делами, как дразнить гусей!
Серебряный смех Пичи разнесся по всей округе.
— Сенека… Я… — вдруг неожиданно затрясла она головой… — Мои глаза… Они… дергаются…
— Ты устала, — произнес Сенека. У нас сегодня трудный день. Мы уже сделали покупки, а теперь поедем домой, — сказал он и подошел к ней, чтобы помочь сесть в фургон. Она отмахнулась от него.
— Сенека, ты не понял меня… Сенека сразу уловил тревожные нотки в ее голосе и понял все:
— Еще один признал ужасного «типинозиса»? — спросил он ее.
Пичи послушно кивнула головой.
— Не расстраивайся, Сенека. Но симптомы… Они все повторяются и повторяются, и взамен приходят новые. Нам нужно что-то предпринять… — произнесла она.
Сенека всеми силами старался не расхохотаться.
— Хорошо, — серьезным голосом сказал он. — Скажи мне, что с тобой произошло. Я не расстроюсь.
Она дотронулась до его руки.
— Послушай, Сенека! Мы должны заказать мне гроб. Когда я умру, ты будешь горевать… И поэтому гроб должен быть сделан заранее. Я так хочу.
Сенека чуть было не вышел из себя.
— А когда я закопаю тебя в землю, то я буду чувствовать себя хорошо, сознавая, что ты лежишь в ящике своих грез, — добавил с иронией он.
Его спокойствие потрясло ее.
— А теперь давай поедем к плотнику, — сказала Пичи.
Сенека внимательно осмотрел все село, пока они подъехали к лавке плотника. Он взял ее под руку, и они перешли через дорогу. По улице бегали ребятишки, под ногами попадались цыплята.
— Ну, мистер и миссис Бриндиси, мы встретились снова, — раздался внезапно громкий голос.
Сенека повернулся и увидел мистера Уэйнрайта. Его большая белая собака Мортон послушно сидела у его ног.
— Добрый день, сэр, — ответили молодожены. — Что привело вас к Джонаху? — спросил мистер Уэйнрайт.
— К Джонаху? — переспросил Сенека.
— Да, к Джонаху Миду, — сказал мистер Уэйнрайт. — Он плотник.
Сенека взял Пичи за руку и сказал:
— Мы приехали заказать гроб…
— Гроб? — переспросил мистер Уэйнрайт. — а кто умер?
Сенека сжал Пичи в объятиях и ответил:
— Моя жена.
У мистера Уэйнрайта расширились глаза.
— Ваша жена? — переспросил он.
— Ну, — пояснил Сенека, — как вы видите, она еще не умерла, но у нее дергались глаза, и это заставило нас безотлагательно заказать ей гроб, не мешкая ни минуты.
Мистер Уэйнрайт отошел в сторону.
— Дергать… Дергающиеся глаза? Я… Да, я вижу. Ох… до свидания, — сказал он и быстро ушел, рассуждая, что он обязательно проследит за этой странной супружеской парой.
Сенека никогда не ел цыплят, зажаренных в соусе, и клецок. Он никогда не ел кукурузных палочек и поросячьих щек, а также не пробовал пирога с зелеными помидорами. Ничего вкуснее в своей жизни Сенека еще не ел!
Пичи, уже поужинавшая, сидела у огня камина с ножом и поленом в руке. Белка расположилась у ее ног. Пичи взглянула на Сенеку: он уминал уже третий кусок пирога.
— Прекрати так есть! — сказала ему Пичи. — Растолстеешь так, что не вылезешь из этой комнаты.
Он не обратил на ее замечание внимания. Расправившись, наконец, с пирогом, Сенека похлопал себя по животу и подошел к огню.
— Что ты делаешь? — спросил он у Пита. Она подала ему свое творение.
— Это для тебя. Я сделала это сегодня, когда ты додметал полы, — сказала Пичи.
У Сенеки рот раскрылся от изумления, когда он увидел, что это было.
— Рогатка! — прошептал он.
Пичи улыбнулась.
— Как видишь. У тебя ведь была когда-то рогатка?
— Да, — ответил Сенека, рассматривая рогатку. — Была, но не настоящая, не такая, как эта.
— Хочешь ее испробовать? — спросила она и дала ему в руки мешочек с камушками.
— Сейчас слишком темно, чтобы по-настоящему прицелиться, но ты можешь пострелять ради удовольствия. Можно пойти к ручью и пострелять там много камней. Там я нашла и эти, — сказала она.
Они пошли к ручью, который протекал в дубовом лесу. Лунная дорожка бежала по воде и сверкала так ярко, будто бы вся была усеяна бриллиантами. У Сенеки не было проблем в поисках камешков, так как луна прекрасно освещала окрестности. Он собирал и стрелял, стрелял и собирал камешки, пока щекой не наткнулся на нечто непонятное. Он остановился. Перед его лицом болталась веревка. Взглянув вверх, он увидел, что веревка была привязана высоко-высоко на верху дуба. Он бросил все свои камешки и повернулся к Пичи. Она стояла в потоке лунного света у ручья, окуная свои босые ноги в холодную воду.
— Ты когда-нибудь раскачивался на веревке с дерева, Сенекерс?
Сенека поначалу даже не мог и слова произнести.
— Рогатка… Веревка на дереве… Откуда ты про все знаешь? — спросил он у нее.
А Пичи тем временем подняла подол юбки в вошла в ручей.
— Лучше не спрашивай ни о чем. Ты мечтал о рогатке? Ты хотел поболтаться на веревке среди деревьев? Так получи их! — воскликнула Пичи.
Он почувствовал, что ему нужно нечто большее, чем рогатка и веревка. Он рванулся к Пичи, сжал ее в своих объятиях и произнес:
— Я люблю тебя, Пичи! Я люблю тебя больше своей жизни. Ты задела что-то важное во мне, только что и где, мне не угадать!
Она обняла его руками за шею и прошептала:
— Докажи мне! Докажи прямо сейчас, что ты меня любишь и как меня любишь!
Он поднял ее на руки, вынес из ручья и опустил на мягкую листву под дубом. И мгновенья не прошло, как они оказались обнаженными… Они обнаженные… а вокруг лунный свет и больше ничего. Пичи гладила Сенеку руками по спине, ягодицам, восхищаясь его сильными, упругими мускулами.
— Полагаю, что ты еще ни разу в своей жизни не был раздетым на улице, а, Сенека? — спросила она его. — Тебе неплохо? Ночной ветерок обдувает тебя с головы до ног, а особенно в тех местах, куда в одежде никогда не может задуть, — поддразнивала она его. — Не жизнь, а рай быть раздетым на улице!
