Тарун Дж. Теджпал - Алхимия желания
Мы были счастливы, находясь там, мы были счастливы разговаривать об этом, но когда дом вышел за эти рамки, я замкнулся в себе и ничего не смог предложить ей. Много месяцев я не думал, что однажды захочу пойти в кино, на обед или посетить кого-то из друзей. Когда это предлагала Физз, я иногда соглашался, а порой отказывался, храня молчание.
Я оглядываюсь назад — когда все кончилось — и ужасаюсь своему поведению. Сколько раз я поднимался посередине вечера с друзьями и говорил, что хочу идти домой. Сколько раз я вставал во время фильма и говорил, что не могу больше терпеть. Сколько раз я даже настаивал уйти с обеда, потому что еда была несъедобной или ресторан потерял свое очарование. Когда мы возвращались домой, я находил убежище на террасе, под гулмохаром, а она погружалась в объятия Си-эн-эн. Иногда она спала, когда я приходил, но чаще всего бодрствовала. Когда выключался свет, мы тянулись друг к другу, подчиняясь старой привычке, и мы собирали паззл из кусочков сердца, волос, жары, влаги, твердости, мягкости, запаха, вкуса, памяти и желания, и в этом находили удивительное удовольствие и спокойствие.
Физз старалась не падать духом из-за моих перепадов настроения, она знала, что я сражаюсь со странными демонами. Но иногда она выходила из себя — и мы бросались друг на друга, не зная пощады: я называл ее пустой сукой, она меня — великим писателем чинчпокли. Я говорил, что мне нечего больше ей предложить, что я на грани безумия. Физз отвечала, что я становлюсь совершенным неврастеником, что нужно проверить мои мозги, чтобы выяснить, где они начинаются, а где заканчиваются.
Тогда мы держали друг друга на расстоянии, пока наши тела не возводили мост перемирия или не требовалось обсудить строительство дома на холме.
Я попытался несколько раз уединиться в кабинете с «Братом», но ничего не получилось. Абсолютно ничего. Я прочитал то, что написал о средневековом сардаре, это показалось мне фальшивым — дерьмо в зерне. Я сосредоточенно изучал каракули в моем блокноте, там не было ни единой идеи или образа, чтобы добавить жизни в эту историю. Я пытался придумать одно новое предложение, которое напомнило бы мне, что я умею писать, и я не придумал даже фразы. Я ходил взад-вперед по маленькой комнате, Девятый концерт Бетховена играл без устали на заднем плане. Когда я покидал комнату несколько часов спустя, я был всегда в худшем настроении, чем когда входил туда. Еще более неуверенный в себе, готовый к еще худшему.
Физз бросала на меня один взгляд, когда я появлялся из кабинета, и понимала, что я похож на евнуха.
Я думал много времени, но сегодня я даже не могу вспомнить, о чем я тогда размышлял. Сегодня я знаю: я не был уникален в этом. Многие — очень многие — люди живут так, мучаясь сознанием, что они находятся не в том месте, но не могут выяснить, где их место. Крабы без воды, которые не могут плыть н не могут умереть. Справляясь с событиями жизни, барахтаются изо всех сил. И у большинства из них нет Физз, чтобы помочь все это пережить.
Я продолжал работать, но сделал себя достойным жалости созданием. Я знал, что люди смеются надо мной все время, но не хотел защищать себя. Мне было непонятно, что именно защищать. Я мог бы уйти с работы, но этого шага я боялся. Думаю, я чувствовал, что рутинная работа офиса была тем канатом, который привязывал меня к земле; если его отрезать, я улечу навсегда. Туда, где никто не сможет до меня добраться, откуда я бы никогда не вернулся. Странным образом зарплата была важна для меня. Она создавала видимость, что я сам себя содержу. Потому что, несмотря на наши рациональные мысли, деньги все еще стояли между нами.
Пять миллионов семьсот тридцать две тысячи семьсот сорок рупий. Или то, что осталось от них. Незаработанные деньги, которые было весело тратить.
Это проникло нам под ребра.
Я думаю, что в основном по той же причине Физз не бросила свою работу. Она продолжала брать глупые тексты у Дум Арора и готовить их для быстрой дороги в черную книжную дыру и проводить интервью для «ее величества». С течением времени выяснилось, что эта женщина ведет себя так же грубо, как выглядит; она врезалась в жизнь со своим продолговатым лицом.
Фамильярность не улучшила их отношения. Каждый раз, как Физз встречалась с ней, «ее величество» злилась на весь мир и надевала презрительную маску морализатора. Словно она знала какую-то патетическую истину о других, которой они не знали. Физз никогда не могла точно определить источник ее беспокойства. Она предполагала, что это, возможно, имеет отношение к тому, что ее муж был никудышным богачом, который использовал социальную сцену для связей, а ее подкармливал витаминами феминистки. Собственный образ «ее величества» не соответствовал ее месту в жизни. Она была похожа на джазовую группу на пятизвездочной дискотеке. Эта дама не хотела покидать роскошный отель, но понимала, что у ее музыки там нет слушателей. Покопавшись в себе, она решила, что слушатели не важны, поскольку отель, в котором она была заточена, мирится с ее презрением.
Мир — это жестокое место. Относиться ко всем как к цикадам.
Физз, с ее обычной склонностью к сочувствию, не так уж не любила ее. Она старалась смотреть сквозь суровый каркас и заниматься работой. Ее мужа Физз нашла отвратительным с его масляным очарованием и взглядом, прикованным к ее заднице. Она заметила, что «ее величество» относится к нему с холодной любезностью — типа «приятно видеть тебя, грустный ублюдок». Каждый раз, когда Физз выходила из ворот с аккуратным конвертом в руке, она говорила мне: «Поскорей отсюда ― мне хватит на неделю этого ужасного зрелища».
Сведения, которые Физз собирала об онанизме, продолжали радовать нас. Она научилась красноречиво анализировать эту тему. Она обнаружила, что у мужчин есть воображение, которое никто не ценит. Что только мужчины не делали с собой! Обнимали стиральные машины, пока они вибрировали. Врезались между подушками на софе. Вставляли проволоку в себя и медленно поворачивали. Получали страшное удовольствие от толстого языка собаки. И небольшой шок от штепсельных вилок с низким напряжением. Набрасывались на широкие краны, из которых шла горячая вода. Терли плоть под одеждой в переполненных автобусах. Они насиловали пироги, сдобные булочки, дыни, пудинг. Раздевались, подкрадывались и щипали женщин; использовали одежду, туфли, носовые платки, простыни, полотенца, фантазировали о друзьях, коллегах, учителях, кузинах, горничных, тетях, соседках, нянечках, детях, мачехах, кинозвездах, спортсменах, звездах телевиденья, моделях, рекламирующих зубную пасту, женах других людей, дочерях других людей, матерях знакомых, даже братьях друзей, дядях, отцах, Один даже представлял себе золотого лабрадора.
