Андромеда Романо-Лакс - Испанский смычок

— И как?

Он не ответил.

Я занялся изучением плиток на стене, уложенных в виде бесконечно повторяющихся восьмиконечных звезд. Мне захотелось коснуться их рукой. Когда я обернулся, Аль-Серраса в помещении уже не было.

Я нашел его на вершине Алькасабы, потратив добрый час на то, чтобы взобраться по бесконечным каменным ступеням, ведущим к полуразрушенному ядру цитадели. Аль-Серрас сидел в самом дальнем и самом высоком углу, на крошащемся каменном блоке, в окружении выветрившихся камней, бывших когда-то стенами, скамьями и полами комнат-келий, в давние времена дававших приют солдатам, несшим службу на сигнальной башне. Меня привлек блеск металла: это фляжка в последний раз сверкнула в лучах заходящего солнца. В городе под нами светились белым дома, разделенные острыми макушками пальм.

— Глоток за мои мучения? — попросил я, подойдя к нему.

— Последний, — сказал он и протянул мне фляжку.

— Уверен, что мы нарушаем правила, — посетовал я. Содержимого фляжки едва хватило, чтобы смочить губы. — Пить среди мусульманских руин…

— Правила — вот что нам нужно. — По голосу чувствовалось, что он уже навеселе. — Детей следует называть в честь родителей. И люди не должны пытаться быть не такими, какие они есть.

Мы наблюдали за заходом солнца. Я пытался представить себе мавританские битвы пятисотлетней давности. Вызывал в своем воображении сражающихся воинов и отдающих приказы правителей из династии Насридов, защищавших свою последнюю иберийскую твердыню. Лошади, знамена, наложницы из гарема с подведенными глазами…

— Ты сорвал розу для матери? — спустя минуту спросил я.

— Ты разве не знал? — Он положил руку мне на плечо. — Во времена Насридов розы не выращивали. Мне рассказала об этом женщина в саду. Теперь выращивают, но это просто розы. И обросшие мхом фонтаны. Все это подделка. Ничего не понимаю… Все это место… — Второй рукой он повел округ, над руинами. — Все фальшивка. И меня она нисколько не трогает.

— Это не подделка, Хусто. Я думаю, ты просто зол на мать. Или это Фалья своими россказнями сбил тебя с толку. Не важно, что он видит в своих фантазиях. Важно, что все это — реальность. Оглянись вокруг.

— Здесь никто не живет. Здесь никто не любит. — Его голос дрогнул. — Я бы почувствовал.

— Ты обязательно найдешь вдохновение.

Небо потеряло бронзовую теплоту, стало бледно-желтым, а затем посерело. Красные стены потемнели. Я встал, готовый продолжить путь, как вдруг Аль-Серрас дернул меня за руку.

— Фалья приобрел на улице Ришелье некую книжицу, но не она подсказала ему тему. Он сам говорил, что подслушал ее у слепого скрипача, который играл под окнами его дома в Мадриде и при этом бессовестно фальшивил. — Он выдавил из себя смешок: — Чем не анекдот?

— Не понял юмора.

— Потому что не знаешь вторую часть истории. В том же доме жил еще один музыкант. Амедео Вивес. Ты знаешь Вивеса? Он тоже вставил подслушанную мелодию в сарсуэлу, над которой тогда работал. Позже оба поняли, что произошло. Один уличный музыкант, вдохновивший двух маэстро! — На этот раз он неудержимо расхохотался. Затем вытер глаза и потряс головой: — Фалья утверждает, что мир полон музыки. Слушай.

— То есть?

— Слушай! — Аль-Серрас произнес это громче. — Сдается мне, это полезный совет.

— Но, Хусто, ты-то действительно слушаешь. У тебя потрясающий слух. Ты сам не раз говорил, что твой мозг — это огромное хранилище мелодий и ритмов, услышанных повсюду. Разве не так?

— Фалья знает. — Аль-Серрас перешел на шепот. — Он знает мой секрет. Все, что здесь хранится, нереально. — Он постучал кулаком по груди. — И все, что здесь. — Он постучал кулаком по виску и сморщился от боли. Только тут я обратил внимание на то, что его темные волосы прилипли к голове. Я подумал, что это от пота. Но это была кровь, сочившаяся из пореза.

— Осторожнее! — Я наклонился к нему и протянул руку к его лицу, но он отодвинулся. — Что случилось?

— Упал.

— Где?

— На ступеньках.

— Ты что, не знаешь, что надо вытягивать руки, когда падаешь?

— Свои руки? Ты с ума сошел? — Он спрятал кулаки в колени и задрал голову. — Как можно слушать, когда в этом богом проклятом мире не осталось ни одного спокойного места? — Он прищурился и закрыл уши, как будто хотел спрятаться от шумной действительности.

Я тоже прислушался, но различил лишь слабый шорох — это бриз шелестел пальмовыми листьями. И вдруг мое ухо уловило другие звуки — легкие, похожие на пение птицы. Звуки приближались, становясь все громче. По тропинке шел мальчик, тонким голоском напевавший простенькую мелодию. Затем он перестал петь и перешел на свист. Он шел и насвистывал народную песенку о весне, которую я помнил с детства. Я не мог не улыбнуться.

— Мальчишка поет, — вздохнул я облегченно и отнял пальцы Аль-Серраса от ушей. — Хусто, ты помнишь, много лет назад, в Мадриде, ты рассказал мне историю о мальчике, который играл на скрипке, поставив ее между ног? И добавил, что желал бы походить на этого мальчика, целиком погруженного в музыку? Есть две вещи, которые я давно хотел тебе сказать. Во-первых, ты и сам погружен в музыку. Твое сердце отдано ей без остатка, особенно когда ты играешь не для полного зала, а всего для нескольких человек.

Он смотрел на меня с сомнением:

— А вторая вещь?

— Этим мальчиком был я.

— Не верю. — Его губы прорезала легкая улыбка.

— Как хочешь. Но думаю, нам самой судьбой уготовано играть вместе.

Мальчик медленно поднимался по лестнице, то насвистывая, то напевая. Когда он приблизился, я заметил, что он приволакивает одну ногу. Я наблюдал, как он двигается по разбитым камням, подпрыгивая с живостью раненого голубя, который давно привык к сломанному крылу и по-прежнему способен собирать с земли крошки. Это был тот самый мальчик, которого мы встретили на пути к воротам Альгамбры, правда, тогда я его не рассмотрел. Но теперь я не мог отвести взгляда от его запыленного башмака, порванного сбоку, с той стороны, что царапала по земле. Из-под шапки черных волос на нас глядели пытливые глаза.

— Отец говорит, вы должны уходить. — Мальчик важно выпятил грудь. — Отец говорит, он запирает ворота.

Мы молчали, и мальчик смутился.

— Здесь нельзя оставаться на ночь, — озабоченно проговорил он, почему-то обращаясь ко мне. — Здесь привидения водятся.

— Мы ничего не имеем против привидений, — сказал я весело и дружески потрепал мальчишку по взъерошенной голове.

Но тут подал голос Аль-Серрас.