Жаклин Брискин - Все и побыстрее
— Наш ребенок очень умный, — тотчас же подхватил Малькольм. — Голос его звучал виновато.
«Он боится», — решила Джоселин. Обычно после ссоры Малькольм становился нежным, предупредительным, иногда самокритичным, но испуганным — никогда. Джоселин вспомнила свою вчерашнюю угрозу рассказать о его поведении Курту и Гоноре. Неужели именно это так напугало его? Невероятно! Значит, вот он, способ обуздать его.
— Ей есть в кого, — ответила Джоселин, дотрагиваясь до руки мужа.
Он радостно улыбнулся в ответ.
— Я думаю вот о чем — я еще ни разу не был в школе.
— О, Малькольм, Лиззи была бы так рада! Когда ты выберешь время?
— Сегодня, — ответил Малькольм.
— Сегодня?
— А почему бы и нет?
С радостной улыбкой на лице Джоселин наблюдала через окошко за работой класса. Рядом с ней стояли еще две матери и смотрели на своих малышей. Лиззи, с разметавшимися черными волосами и оживленным личиком, вертела головой, стараясь видеть все сразу — и лицо своего отца, и шевелящиеся губы детей.
— У вас прекрасный муж, — сказала Джоселин одна из матерей.
— И необыкновенный красавец, — подхватила другая, — где вы его отыскали?
После занятий семья Пек отправилась в «Макдональдс», любимое место Лиззи. Она указала на гамбургер и сказала:
— Бур…
— Да, гамбургер, — подтвердил Малькольм.
— Бур… — еще громче повторила Лиззи.
Толстая женщина, сидящая за соседним столиком, с интересом посмотрела на Лиззи. Обычно в таких случаях Малькольм отводил глаза и старался не замечать, что необычная речь его дочери привлекает внимание, но на сей раз он так посмотрел на толстуху, что та опустила глаза.
Они приехали в дом Айвари и передали уставшую девочку в руки Гоноры. Джоселин ожидала, что Малькольм отвезет ее домой и вернется к Курту, но, когда они сели в машину, он произнес:
— Наконец-то мы будем одни.
* * *— Давай, давай, поглубже, — требовал Малькольм.
Он сидел на скамейке в саду полностью одетый и только расстегнул брюки. Джоселин, голая, стояла перед ним на коленях. Они занимались французской любовью. Высокая ограда сада скрывала их от любопытных глаз. Джоселин очень старалась, и вскоре Малькольм без сил откинулся на спинку скамьи.
— Теперь моя очередь, — сказал он, отдышавшись.
— Здесь?
— Ложись на стол, — приказал Малькольм.
Поработав языком, он вскоре забрался на нее, и любовная игра закончилась под их общие крики и стоны. В боковую калитку немедленно постучали.
— Господи, — сказал Малькольм, — неужели она подслушивала?
— Пусть завидует, — беспечно ответила Джоселин, — как мне сегодня завидовали все мамы в школе.
— Шутишь?
— Вовсе нет.
Смеясь, они направились в душ. Им уже давно не было так хорошо.
Джоселин настолько хорошо изучила мужа, что всегда с уверенностью могла сказать, когда у него что-то не ладилось на работе. Она определяла его настроение по повороту головы, щелканью пальцами и по другим незаметным для постороннего глаза мелочам. В такие моменты она старалась быть образцовой женой — тщательно убирала дом, готовила что-нибудь особенное, старалась пореже попадаться ему на глаза и занималась с Лиззи только тогда, когда Малькольма не было дома. Однако в субботу, когда к ним на бридж пришли сослуживцы Малькольма, Лиззи опять стала виновницей их ссоры.
В самый разгар игры девочка вошла в гостиную. Все головы повернулись в ее сторону. На лицах гостей было написано восхищение. Джоселин вскочила из-за стола. Малькольм спокойно положил на стол карты и сказал:
— Сиди, я сам уложу ее.
Джоселин сидела за письменным столом, прислушиваясь к тому, что происходит в детской. Наконец она не выдержала и, пробормотав извинения, вышла из комнаты.
В детской горел ночник, и в полумраке фигура Малькольма, склонившегося над детской кроваткой, выглядела огромной и страшной. Обеими руками он прижимал девочку к матрацу. Ее голые ножки беспомощно дергались.
Негодование настолько захлестнуло Джоселин, что она сначала не могла вымолвить ни слова. Придя в себя, она закричала:
— Немедленно отпусти ребенка!
Лиззи повернулась в ее сторону и приподняла головку.
— Мах… Мах, — сказала она.
— Закрой дверь, — приказал Малькольм.
Джоселин с шумом захлопнула дверь и подошла к кроватке.
— Ты подонок, — сказала она свистящим шепотом.
— И это благодарность за то, что я выполняю твою работу?
— Какую работу? Ты ломаешь ей позвоночник!
— Если бы ты была хорошей матерью, ребенок бы не врывался в комнату, когда у нас гости.
— Так вот что тебя беспокоит больше всего. Как бы твои сослуживцы не узнали, что у их замечательного начальника глухая дочь!
— Ты не можешь говорить потише? — с угрозой спросил Малькольм, отпуская Лиззи, которая немедленно села в кроватке и широко раскрытыми глазами смотрела на них.
— Моему терпению пришел конец. Ты сводишь на нет все мои усилия.
— Что же ты прикажешь мне делать? Просить у тебя прощения? Или, может, встать на колени?
Взмах кулака, и Джоселин почувствовала острую боль в груди. Впервые Малькольм бил ее в присутствии ребенка, который переводил испуганный взгляд с одного родителя на другого.
Джоселин взяла дочь на руки и стала укачивать ее.
— Предупреждаю тебя, Малькольм, еще раз, если ты дотронешься до моего ребенка, я все расскажу Курту.
Малькольм молча вышел из детской.
Через десять минут, когда девочка уснула, Джоселин вошла в гостиную. Малькольм встретил ее нежной улыбкой, и Джоселин ответила ему тем же. Все видели, что они самая счастливая пара во всей Южной Калифорнии.
Неизвестно, что Малькольм решил для себя за ночь, но его отношение к дочери резко изменилось. Он стал относиться к ней, как к чужому, ненужному ему человеку — достаточно дружелюбно, но без прежней нежности.
В последующую неделю он совсем перестал замечать Лиззи и даже не смотрел в ее сторону, когда она протягивала к нему ручонки.
— Малькольм, почему ты к ней так относишься? — спрашивала Джоселин. — Она ведь только ребенок и не виновата в наших ссорах.
— Ты сама говорила мне, чтобы я оставил ребенка в покое, вот я и следую твоим указаниям. Достаточно с меня и того, что я зарабатываю для вас деньги.
— Можно зарабатывать деньги и быть хорошим отцом. Одно другому не мешает.
— У тебя всегда находятся аргументы, но все-таки прошу не забывать, что именно я приношу в дом баксы. А твоя задача — ухаживать за ребенком, и было бы гораздо лучше, если бы ты перестала носиться с ней.
