Гамбит искусного противника - Ария Тес
— Прекрати ты перечислять эту нечисть! — фыркает Хан, а потом трет виски, — Я все твое детство это слушал, у меня от таких фактов мигрень! Откуда эта странная страсть, не понимаю…
— Да я хочу узнать о своем отце, как можно больше, вот и интересуюсь ему подобными!
Пару секунд я наблюдаю за тем, как Хан беззвучно молится, но в следующий резко опускает на меня взгляд и серьезно выкатывает.
— Ты немного не понимаешь, какой тогда была жизнь. Девяностые — страшное время, кто бы что не говорил, как бы не восхвалял в песнях, но это было страшно. Банд было столько, что не продохнуть, и то, что они творили — мерзость и грязь.
— И тогда вы решили пойти по их стопам?
— Считаешь, что я способен на такое?
Отвожу взгляд, потому что нет, я так не считаю, но в слух не произнесу, ведь тогда все мои аргументы посыпятся, как карточный домик. Выбираю молчание, но Хан все прекрасно понимает и улыбается.
— Кто-то должен был их контролировать. Твой отец был справедливым человеком, и он сделал много хорошего. К нему прислушивались и с ним советовались. Если у фермеров были проблемы — шли к нему, и он помогал. Если в школах не хватало средств — он их находил. Его любили.
— Мама тоже его «любила»?
— Что за тон? — возмущается Хан, — Конечно любила! Твоя мама никого так не любила, как его. Он тоже.
— Он ее похитил!
Оба моих родных мужчин начинают посмеиваться, а меня так бесит, что я сжимаю кулаки и рычу. Не произвожу эффекта. Вообще ноль. Костя лишь слегка закатывает глаза и протягивает.
— Давай на чистоту, окей? Он ее забрал, а не похитил.
— Если кто-то не может уйти, когда захочет — это похищение. Похищение — это удерживание против воли и…
— У них уже были отношения, когда он ее забрал, — моя тирада умирает под сухим фактом от "дядя", который для пущей надежности добавляет, — Они встречались пару месяцев. Он ходил на все ее выступления, а потом…
— Фу, заткнись! Ла-ла-ла! — затыкаю уши руками, но сама улыбаюсь, а когда вижу, что он все таки заткнулся, с той же улыбкой указываю на него рукой, — Но это не значит, что она хотела!
— Она хотела.
— Он закрыл ее в доме! Она этого хотела?! Говорила иначе!
— Она не говорила иначе, а говорила, что по началу злилась, но потом…
— …Смирилась. Какая чудная история любви!
— Ты знала, что он ее отпустил?
— Что?!
— Да. Когда дошло до предела, он ее отпустил, а потом спас и снова отпустил, но она не захотела уходить. В конце концов, она знала, что любит его, перестала сопротивляться этим чувствам, приняла и его и его жизнь — она сама захотела остаться. Твой отец никогда не удерживал ее силой, даже когда удерживал. Если бы он увидел, что она действительно хочет уйти, отпустил бы ее сразу. И отпустил…
— Но…
— Никаких но. Он никогда ее не обижал, а уважал и ценил.
— И не изменял?
— Клянусь всем, что у меня есть, он никогда ей не изменял. Зачем? Он полюбил ее с первого взгляда. Но, если тебе так интересно, он жалел об одном.
— Ага! — как будто подловила, указываю в свою «няню» пальцем, но он отбивает это ловким «ничем».
— О том, что отпустил ее и подверг ее жизнь опасности. Говорил всегда, что лучше бы она еще чуть-чуть его поненавидела, чем все это.
«Твою мать…» — нечем бить дальше, но я все равно пытаюсь слабо подкидывать тихим шепотом.
— Он убивал…
— Да, это так. В нашей среде иначе не выжить, так просто не бывает. Это было необходимое зло, Амелия.
— Необходимое… — пытаюсь возмущаться, но тут же меня останавливают, и на этот раз Костя.
— Да, Амелия. Необходимое зло. Твой отец никогда не убивал, если можно было договориться — это был последний вариант, который он бы выбрал. Но да, он его выбирал, потому что это жизнь, а в жизни встречаются такие черти, которые просто недостойны жить.
Заканчивает твердо и безапелляционно, намекая на небезызвестного ублюдка, которого мы так долго искали, одним глотком допивает свой кофе, ставит кружку со стуком и смотрит на меня.
— Нам, наверно, уже пора. Светает.
— Подожди, мы еще не обсудили самое важное.
Костя молча ждет, хотя я уверена, что знает, о чем я хочу поговорить, но не перебивает. Чтобы казаться более уверенной и твердой, я поднимаюсь на ноги, расправляю плечи и, помедлив пару мгновений, киваю.
— Я хочу поехать с вами.
Предвещая лавину отказов и пререканий, сразу, как говорю, вбираю в грудь побольше воздуха, чтобы дальше протараторить все свои аргументы, что и делаю…
— Я уже не ребенок и имею на это право, если не больше остальных, то по крайней мере на одном уровне. Я не боюсь. И не испугаюсь! Я…
— Хорошо.
— Я хоть и не знаю, что…Стоп, что?! — удивленно хлопаю глазами, глядя на веселое лицо Кости, — И никаких тебе «ни в коем случае», «это опасно», «ты с ума сошла»?!
— Нет.
Недоверчиво щурюсь, а еще немного отступаю, словно в ожидании взрыва от бомбы с лже-таймером. Но ничего не происходит. Костя, как в принципе и Хан, молча смотрят на меня и улыбаются, а я наконец выдыхаю и мотаю головой.
— Что-то не так. Этот мудак с отвисшими яйцами все таки убил меня за хамство?! Это лимб?
Хан тихо посмеивается, на него я бросаю короткий, испуганный взгляд, потому что дальше снова всем моим вниманием завладевает Костя. Он делает ко мне шаг, сжимает руки выше локтя и кивает.
— Нет, все так и есть. Ты заслуживаешь быть там не меньше меня, но…Позволь мне просто сказать, окей?
Недоверчиво киваю. Тогда меня усаживают на кресло, а «говорильщик» притягивает табуретку под задницу, садится и, помедлив немного, выдыхает.
— Если я попытаюсь тебе запретить, ты же все равно не послушаешь, так? Уверен, что ты запомнила координаты, и даже если тебя ночью разбудить, ты назовешь их без единой ошибки.
— Допустим.
— Поэтому запретов и не будет. Вместо того, я хочу…спросить у тебя: готова ли ты поставить крест на своей жизни?
Молчу. Бросаю взгляд на Кристину, потом бегло на Алекса, но лишь на секунду, снова возвращаясь к Косте, у которого на губах играет мягкая улыбка.
— Ты ушла год назад, потому что хотела жить по-другому, и я тебя понимаю. Это было правильно. Даже Элай понимал всегда, он просто
