Клятва Грейсона (ЛП) - Шеридан Миа

— Помощь уже едет, — прошептал я, моя грудь наполнилась страхом.

Шарлотта беззвучно плакала, гладя его по волосам. Казалось, он пытался что-то сказать, сначала ей, потом мне, но слова не выходили, он только задыхался и хватал ртом воздух. Наконец, он потянулся к моей руке и крепко сжал ее в своей, задыхаясь сказав:

— Ты… мне… как сын.

Мое сердце так сильно сжалось в груди, что я сам начал задыхаться.

— Не говори, — сказала Шарлотта. — И не смей меня бросать. Не смей, старый, упрямый козел.

Уолтер испустил последний вздох и обмяк на полу, он лежал неподвижно и молча. Паника уколола мою кожу. Мое дыхание вырывалось резкими выдохами. Я слышал, как одно слово повторяется снова и снова.

— Нет, нет, нет.

Наконец я понял, что это был мой собственный испуганный голос, произносящий это слово как отчаянную молитву.

В больничной палате было темно и тихо, сквозь жалюзи пробивались первые лучи рассвета, а рядом с тем местом, где он лежал, монитор сердечного ритма показывал ровное биение сердца Уолтера. Я сидел, сгорбившись, на стуле рядом с его кроватью, положив локти на колени и обхватив голову руками. Шарлотта ушла домой несколько часов назад, чтобы отдохнуть и покормить Шуги. Она хотела остаться на ночь, но в больнице нигде не было дополнительной кровати, и вряд ли Уолтер проснулся бы ночью, хотя сейчас его состояние было стабильным. Поэтому я вызвался остаться, сказав ей, что моя спина моложе, и я позвоню ей, если он проснется до ее прихода утром.

Поднеся одну руку к затылку, я помассировал напряженные мышцы.

— Надеюсь, Вы не возражаете, если я скажу, — я вскинул голову на голос Уолтера, — что Вы выглядите ужасно, сэр.

Я облегченно вздохнул.

— Когда это то, что я возражаю, хоть немного останавливало тебя, Уолтер? — спросил я, пытаясь скрыть ухмылку, которая хотела вырваться на свободу.

— Никогда, — признался он.

Я встал, налил ему стакан воды из кувшина, стоявшего на столике рядом с кроватью, и помог ему держать чашку, пока он делал несколько больших глотков. Откинув голову на подушку, он посмотрел на меня. Я снова сел на стул и придвинул его немного ближе к его кровати. Вытащив свой телефон, я сказал:

— Это так похоже на тебя — устраивать драмы, как ты сделал прошлой ночью. Я дам знать Шарлотте…

— Подожди всего несколько минут, — сказал Уолтер серьезным голосом, подняв руку. Я замер, а затем убрал телефон. — Я пошел на все эти драмы не для того, чтобы ты ушел отсюда, не выслушав меня.

Я слегка криво улыбнулся ему, но кивнул головой.

— Хорошо.

Какое-то мгновение Уолтер ничего не говорил. Когда он наконец заговорил, его голос был тихим, но уверенным.

— Когда я лежал у подножия лестницы, знаешь, о чем я все время думал? — я покачал головой. — Я все время думал: пожалуйста, не дай мне покинуть этот мир, не сказав этому мальчику, что я к нему чувствую.

— Уолтер… — сказал я, проводя рукой по волосам, эмоции поднимались в моей груди. Я никогда не обсуждал свои чувства с Уолтером.

— У нас был сын, — сказал он, прочищая горло, когда его голос слегка дрогнул на слове «сын».

Я наклонил голову.

— Что? Ты никогда не говорил…

— Да, нам трудно говорить о Генри. Мы потеряли его, когда он был совсем маленьким. Шарлотта, она… ужасно горевала, как и я.

— Мне жаль, Уолтер, — хрипло сказал я.

Он кивнул. Я видел эту печаль в его глазах до сегодняшнего дня. Видел это лицо каждый раз, когда мой отец раздавал свои наказания — большинство из них были холодными и все они были болезненными. Все это время Уолтер так беспокоился о том, как со мной обращались, а я никогда не знал о его потере и потере Шарлотты.

— После этого у нас уже не могло быть больше детей. Находиться там, в доме, где он был у нас, стало невыносимо. И вот, — он глубоко вздохнул, — мы решили приехать сюда, в Америку, чтобы начать новую жизнь. Мы начали работать на твою семью и снова обрели немного счастья. А потом, в один прекрасный день, раздался стук в дверь, и там был ты. Несмотря на то, как Форд и Джессика Хоторн отреагировали, для Шарлотты и меня, для нас, ты был подарком, и с тех пор ты был им каждый день. Не проходило и дня, чтобы мы не гордились тобой. Я хочу, чтобы ты это знал.

— Уолтер… — мой голос сорвался.

— Мы не могли всегда быть рядом, и мы не могли всегда вмешиваться, потому что мы боялись, что твой отец отошлет нас, и мы совсем не будем тебе полезны, но мы сделали все, что могли, чтобы ты знал… что ты не был одинок — ни тогда, ни сейчас. Никогда. Мы утаили истинный мотив завещания твоего отца только потому, что любим тебя и пытались нести это ужасное бремя за тебя так долго, как только могли. Мы сделали это не из-за нечестности. Мы сделали это из любви. Я надеюсь, что ты сможешь это понять.

Я откинулся на спинку стула, позволяя его словам проникнуть в мое сердце. Конечно, я всегда знал — Уолтер и Шарлотта были моими родителями больше, чем когда-либо были мои настоящие отец и мачеха. Но… что, если Уолтер и Шарлотта ошибались, а он нет?

— Что, если он был прав насчет меня, Уолтер? — я затаил дыхание, высказывая свой самый глубокий, самый темный страх.

— Твой отец?

— Да, — хрипло прошептал я. — Все они.

— Это то, о чем ты думаешь? Что мы с Шарлоттой ошибались насчет тебя, но Форд Хоторн был прав? Твоя мать? Джессика?

— Я…

В своих мыслях я увидел, как Уолтер в своем старомодном купальнике учит меня плавать; увидел, как он ведет меня по лабиринту, как мы считаем шаги и учимся поворачивать; увидел, как Шарлотта заламывает руки, когда знает, что мне больно; вспомнил все мудрые советы, которые она давала мне на протяжении многих лет; вспомнил всю любовь, которую она с готовностью отдавала.

— Возможно, — сказал Уолтер, — ты также спрашиваешь это, потому что тебе интересно, к какой категории относится твоя жена.

Уолтер всегда все знал, еще до того, как я ему рассказывал. Не знаю, почему думал, что эта ситуация будет другой.

— Я… да. Я просто, не знаю, могу ли доверять ей.

Он несколько мгновений рассматривал меня.

— Ну, — вздохнул он, — полагаю, тебе никогда не придется на самом деле выяснять это, если ты никогда по-настоящему не рискнешь. Полагаю, ты мог бы бродить по залам виноградника Хоторна, как призрак, звеня цепями собственного изготовления и пугая маленьких детей у окон.

Я издал короткий смешок, который закончился вздохом.

— Ты знаешь, почему я называл тебя «сэр»? Почему я всегда называл тебя на «Вы» и «сэр»? — спросил он.

Я покачал головой.

— Как напоминание о том, что ты достоин уважения, и всегда был уважаем.

— Спасибо, Уолтер, — сказал я, чувствуя благодарность за его присутствие в моей жизни.

— Что говорит тебе твое сердце?

Я посмотрел вниз, думая о кольце, которое нашел в ящике стола.

Мой Дракон. Моя любовь.

Я больше не знал, чему верить.

«Я люблю тебя», — сказала она, и все же я вышвырнул ее вон. Отчаяние и сомнение закружились у меня внутри. Я назвал ее коварной интриганкой, выдвинул обвинения, которые даже больше не казались рациональными, не дал ей шанса объяснить более полно, чем она пыталась. И все же, если бы я был готов поверить ей, что увидеть меня в банке в тот день было действительно просто судьбой, мог ли я действительно винить ее за то, что она пришла в мой кабинет в тот первый день и не сказала мне, что ее отец был ответственен за мой чрезмерно суровый приговор? Разве я доверился бы ей? Разве мы оба не решили, что наши отношения будут только временными? И если бы я действительно прислушался к своему сердцу, как советовал Уолтер, разве оно не подсказало бы мне, что Кира воспринимает разделение денег со мной как способ загладить несправедливость, допущенную ее отцом в моем деле? Как будто это вообще была ее вина.

С того момента, как я встретил ее, она боролась со мной зубами и ногтями. Но не для того, чтобы унизить меня, а для того, чтобы возвысить. Чтобы восстановить во мне подобие надежды, радости. Вечеринка, ее костюм, все говорило мне, что она верила в меня, что она хотела, чтобы я восстановился в глазах других и в глазах самого себя. Она видела, чего я стою, и говорила мне об этом сотней разных способов.