Нам нельзя - Ольга Джокер
— Ты пиздец какая громкая, — говорит он, на секунду отрываясь от моих губ, и вновь целует. — Сейчас все жильцы хрущёвки сюда сбегутся.
В салоне автомобиля мгновенно становится жарко, а звуки и запахи, которых здесь слишком много, ещё больше распаляют и сводят с ума. Мышцы непроизвольно сжимаются, и резкий спазм внизу живота заставляет сбавить темп и сильнее впиться в плечи Воронцова. Я утыкаюсь лицом в его шею, целую, царапаюсь и даже кусаюсь, пока тело пробивают мощные волны оргазма.
— Почаще носи платья, — хрипло произносит Глеб, когда всё заканчивается.
Он всё ещё во мне, а я сижу сверху и пытаюсь унять бешеное сердцебиение. Не знаю, что на меня нашло, но мне очень понравилось. Всё. И даже то, что он впервые в меня кончил.
Глеб нежно целует меня в шею и слизывает капельку пота, стекающую к ложбинке груди. Помогает мне осторожно помогает вернуться на своё место и находит в бардачке влажные салфетки. Он так заботливо меня вытирает, что к глазам тут же подбираются слёзы. Пресловутое «не заслужила» вновь атакует мою голову.
— Ты плачешь? — удивляется Глеб, приподнимая мой подбородок и заставляя посмотреть в глаза. — Что случилось, Ник? Тебе плохо? Больно? Что не так?
Его лицо становится серьёзным, а брови сдвигаются к переносице. Я не удерживаюсь и коротко целую его в губы, чтобы успокоился.
— Ничего не случилось, Глеб. Я просто безумно тебя люблю.
Мы приезжаем в аэропорт за два часа до вылета. У меня тахикардия, и постоянно кажется, что мы что-то забыли. Глеб подшучивает и крепко сжимает мою ладонь. Главное, что документы с собой, а всё остальное купим уже на месте.
Я замечаю маму и папу и будто прирастаю к полу. Сердце болезненно сжимается в грудной клетке, потому что они выглядят… грустными и обеспокоенными. Для меня их появление слишком неожиданно, ведь родители не предупредили, что приедут.
Заметив меня, мама слабо взмахивает рукой и подзывает к себе. С отцом мы ни разу нормально не поговорили с тех пор, как правда вскрылась. Я не смогла принять новость о Косте и другой женщине. Просто не смогла. Возможно, поступила эгоистично, но лицемерить и делать вид, что я всё забыла и стёрла из памяти, показалось мне неправильным.
— Подождёшь? — спрашиваю у Воронцова. — Я на секунду подойду.
— Я с тобой, — кивает он.
Глеб волнуется, что родители приехали для того, чтобы меня отговорить. Глупость какая! Меня теперь даже силой от него не оторвать, слишком плотно приросла. Не помогут ни просьбы, ни угрозы, ни ультиматумы. Я без сомнений всегда выберу своего мужчину.
Наше общение получается скованным и натянутым. Мама обнимает меня за плечи и постоянно плачет, заставляя в очередной раз почувствовать за собой вину. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что мне было бы спокойнее улететь, если бы я была уверена в том, что они с отцом будут вместе.
— Никуша, девочка моя, ты уверена, что хочешь в Москву?
— Мам… — качаю головой.
— Знай, что я всегда тебя приму. Если поссоритесь, сразу же возвращайся ко мне!
Я быстро перевожу тему и спрашиваю, как себя чувствует Туман. Мама всегда была против домашних животных в квартире, но к мелкому серому сорванцу испытывает особую симпатию. У меня получается переключить её внимание. Мама улыбается и рассказывает, что всю ночь Туман проспал у неё под боком.
Чуть позже отец просит меня отойти на две секунды. Я бросаю беглый взгляд на Глеба, опускаю глаза в пол и отхожу на приличное расстояние. Вокруг нас суетятся и бегают люди, а у меня на душе полный штиль.
— Я был неправ, — начинает отец. — Во многом был неправ. Ника, что бы ты себе ни думала, я хочу сказать, что люблю тебя. Ты по-прежнему моя маленькая и любимая девочка, моя дочь.
Он тяжело вздыхает и смотрит куда-то в сторону. Я только сейчас замечаю, как сильно папа изменился за то время, что они с мамой живут раздельно. Осунувшееся лицо, острые скулы и складка между бровями стала значительно глубже.
— Он надёжнее Романа, — кивает отец на Воронцова. — Даже говорить ему не буду, чтобы не обижал тебя. Он сам за тебя порвёт любого.
— С этим не поспоришь, — улыбаюсь я. — Пап, присмотри, пожалуйста, за мамой, ладно? Она сейчас как никогда уязвима.
Он грустно улыбается в ответ и берёт меня за руку. Мы вдвоём возвращаемся к откровенно скучающему Глебу и маме, которая выплакала все слёзы.
Наш самолёт отрывается от земли и взлетает в воздух. У меня захватывает дух от того, какой вид открывается из окна иллюминатора. Глеб переплетает наши пальцы в крепкий замок и ободряюще мне подмигивает.
Впереди шесть часов полёта. Впереди целая жизнь, чтобы любить и быть любимой.
Эпилог
Ника
— Тебе неинтересно, да?
— Почему? — устало отвечает Глеб. — Хорошая выставка. Твои фотографии здесь самые красивые.
Я улыбаюсь и делаю маленький глоток шампанского. Воронцов далёк от творчества, поэтому мне становится совестно, что после тяжёлого рабочего дня я вынудила его поехать на выставку. Для меня это важно, и он об этом знал.
— Потерпи. — Прижимаюсь к Глебу. — Ещё полчаса, и мы уйдём отсюда. Обещаю.
Сразу после приезда в столицу я записалась на курсы к известному фотографу — Надежде Градской. Она начинала ещё в советские годы, задолго до появления фотошопа. Невероятные снимки городских пейзажей сделали её знаменитой. Теперь у Градской своя фотошкола, где фотографы могут перенять её опыт.
На этих курсах я нашла много близких мне по духу людей и шагнула на несколько ступеней выше как профессионал. А недавно Надежда Алексеевна пригласила меня поучаствовать в международном фотоконкурсе. Это крупнейшая площадка для фотобаталий, тысячи работ из разных стран мира. Для выставки в Музее Москвы отобрали больше сотни работ победителей. Лучших молодых фотографов, в числе которых и я.
Спустя несколько минут к нам подходит сама Надежда. Она чокается со мной бокалами, отвешивает парочку комплиментов моим работам и… зовёт преподавать к себе в школу. От растерянности я не знаю, что ответить. Градская не торопит, просит
