Ширли Конран - Кружево
Чем она заболела? Как зовут врача мадам Жуо и какой у него телефон? Почему Максина сорвалась внезапно, никому ничего не сказав, но не забыла прихватить с собой уложенный чемодан? Почему этот чемодан укладывала она сама, а не горничная, как обычно? Почему, уезжая, она ни словом не обмолвилась о болезни Колетты? Почему она позвонила предупредить о том, что будет отсутствовать несколько дней, утром и в такие часы, когда заведомо знала, что Чарльз не бывает в это время в кабинете в Эперне? Почему она ни разу не позвонила тогда, когда он мог быть дома — неважно, утром или вечером?
Максина попыталась что-то ответить на эту лавину сердитых вопросов. Неуклюже и с большим трудом она как-то выбиралась из одной лжи, чтобы тут же оказаться пойманной на другой, однако упрямо отказывалась назвать подлинную причину своего отсутствия. Выглядела она смертельно бледной и больной, и взгляд у нее был таким грустным, какого Чарльз не видел у нее никогда. Похоже, ей было совершенно безразлично, что Чарльз чувствовал, думал, говорил. Она не пыталась даже скрыть своего безразличия. Чарльзу было совершенно ясно, что, хотя сама Максина находилась тут, душа ее была где-то в другом месте. С кем-то другим.
Он резко вышел из ее будуара, сердито сбежал вниз по винтовой лестнице, вскочил в свою «Лагонду» и уехал на неделю в Париж, ничего не сказав Максине о том, где он будет там находиться. После его отъезда она обнаружила, что две фотографии Пьера Бурселя вырваны из ее дневника школьных времен и, разорванные на мелкие кусочки, брошены на ее туалетном столике.
Когда через несколько дней, вечером, уже после ужина, он возвратился с мрачным, но самодовольным видом, они жестоко подрались. Ссора грубо и счастливо завершилась в постели. Больше к этому случаю они никогда не возвращались.
Чарльз высказал все, что считал нужным; но он знал, когда к сказанному не стоит возвращаться.
18
На протяжении трех лет после открытия шато Максина трудилась практически безостановочно. К 1959 году она увидела, что дело ее продвигается вперед зигзагообразно и на каждые три шага продвижения приходится шаг отступления. Работники Шато де Шазалль на глазах совершенствовались в своем деле, руководившей же ими Максине становилось все сложнее справляться с обязанностями, по масштабу своему намного превосходившими то, к чему она привыкла в мастерской на улице Жакоб.
За первый после открытия год у них побывало девяносто две тысячи посетителей, их чистая выручка составила 30, 8 миллиона франков. Иными словами, они понесли убытки. О rage, о desespoir, подумала Максина, вспоминая их школьный крик отчаяния, которым так часто пользовалась Пэйган. Снова пришлось целые дни просиживать с бухгалтерами, ходить по банкам и, что было хуже всего, делать новые долги. Снова настал период бессонных ночей.
На следующий год у них побывала сто двадцать одна тысяча посетителей, они получили 48, 4 миллиона франков. Успех!
Но удастся ли его удержать?
На третий год в шато побывало больше ста семидесяти четырех тысяч человек, на четвертый год им удалось превзойти магическую цифру в двести пятьдесят тысяч посетителей.
Да, это был уже стабильный успех. Но по силам ли будет Максине справляться? Озабоченный Ги сказал как-то Чарльзу, когда оказался с ним один на один, что Максина сейчас напоминает ему бегущего с горы человека, которого ноги сами несут вниз, и он уже не может остановиться. Чарльз согласился и вновь повторил ту инструкцию, которую с самого начала дал секретарше Максины: мадемуазель Жанин обязана снимать с мадам графини как можно больше обязанностей. Секретарша взялась за выполнение этого указания с такой энергией, что вскоре за Максиной осталось только проведение по понедельникам еженедельных совещаний с бухгалтером имения и, тоже еженедельных, пятничных встреч в Париже с Кристиной по делам их мастерской.
Максине уже больше не приходилось допоздна засиживаться за письменным столом, разбирая горы накопившихся бумаг, а спозаранку обнаруживать на нем новые кипы писем и обращений. Теперь она могла позволить себе не вскакивать в шесть утра, но неторопливо позавтракать в постели и спуститься в кабинет к девяти; при этом все серьезные дела удавалось обычно закончить уже к обеду. К своему облегчению, Максина могла теперь гораздо больше времени проводить с детьми; вот в чем, думала она, одно из важных преимуществ того положения, когда живешь там же, где работаешь. Если день был холодный, она играла с двумя очаровательными малышами в детской, где зажигали камин. А в хороший день они все, вместе с собаками, носились по парку и развлекались на воздухе. Максина никогда не думала, что будет испытывать такое счастье просто от общения со своими детьми. Иногда, глядя на сыновей, она вдруг ощущала болезненный укор совести: появлялось чувство вины, ей начинало казаться, что она не заслуживает таких чудесных сыновей, что вообще все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Иногда в ее мозгу вдруг проскальзывала мысль, при которой она вздрагивала от ужаса: не иначе как судьба потребует какого-нибудь страшного наказания за ее просто-таки неприличные практичность и удачливость в делах.
Отчасти вследствие того успеха, которым ознаменовалось открытие шато, «Парадиз» также постепенно приобретал все более широкую известность как фирма, спасающая старинные здания и прекрасно реконструирующая или перестраивающая их. После того как получившее большой отзвук в прессе открытие Шато де Шазалль продемонстрировало, на что способен «Парадиз», к ним потянулся непрерывный поток клиентов, и к описываемому времени Максине удалось уже весьма удачно восстановить двадцать шесть домов.
«Парадиз» перестраивал имеющие историческую ценность здания в музейные и туристские объекты, в гостиницы или же оборудовал в них квартиры для нескольких семей. Теперь в фирме работали четыре постоянных дизайнера. Максина от каждого требовала самоотдачи и напряженной работы, но она всегда стремилась и к тому, чтобы дизайнерам нравилась их работа; поэтому, когда она бывала в мастерской, оттуда часто раздавались взрывы смеха. Но прежде чем выносить что бы то ни было на суд клиента, Максина сама тщательно проверяла каждый план, каждый рисунок: никакая, даже самая ничтожная мелочь не могла ускользнуть от ее взгляда.
Максина была совершенно незаменима и еще в одном, очень важном деле. Иногда расходы на осуществление очередного проекта, которым занимался «Парадиз», бывали невелики, а иногда достигали пятидесяти миллионов франков. Максина умела прекрасно обосновать любой проект тому, кому приходилось раскошеливаться. «У тебя в таких случаях глаза горят, как у быка, когда он выскакивает на арену», — заметил как-то Чарльз.
