Соль (СИ) - Ксюша Левина
Ты нарвалась. За что боролась на то и напоролась. Мне теперь необходимо твоё присутствие. Каждую секунду, каждый день.
Не смей уходить. Не смей оставлять меня на грязной кухне, это слишком драматично даже для тебя. Не смей умирать, болеть, грустить, обижаться, забывать, как сильно ты мне нужна.
Ты — моя. Если ты это запомнишь, можешь больше никогда не читать книг и не смотреть фильмов, больше тебе знания не нужны.
Кай
Я убираю письмо и вытираю слёзы, которые тяжёлыми, частыми каплями бегут по щекам. Сердце бьётся спокойно, без сбоев, только иногда, когда я вспоминаю особенные строчки, сладко замирает. Я смеюсь, глотаю слезинки и снова смеюсь, будто сошла с ума. Капельница отсчитывает каплю за каплей, а мне не терпится бежать отсюда и как можно скорее. К маме, папе, Майе и рассказывать им, петь про это. Обнять Ксавье и шепнуть: “Он любит меня, я точно знаю!”
Я хотела после долгого-долгого сумрака ночи тёплого утра, солнца и свежего ветра.
Капельница заканчивается, проходит мучительно долгая череда незначительных процедур, вроде измерения температуры или давления, и двери в палату, наконец, открываются.
Мама, папа, Гаспар. Первыми я вижу их, мою семью, по которой я даже не успела соскучиться, но у которой за эти дни пролетели три маленькие страшные жизни. Я не узнаю их усталых, все ещё испуганных лиц.
«Мы так испугались!»
«Мы так долго ждали!»
«Как же страшно было бы тебя потерять!»
Я и сама не могла сдержать слез облегчения, глядя на них. До этого момента я не понимала, как страшно то, что произошло.
Я могла умереть.
А они бы тогда что?
— Ты что-то помнишь? — это папа, необычайно внимательный.
— Нет, я даже не помню блондинка это была или брюнетка, — голова начинает болеть, и я тороплюсь зарыться под одеяло до самого носа.
— Это была девушка? — Кайд гладит мой лоб и убирает упавшие на лицо пряди. Так спокойно. При родителях? Мир перевернулся вверх тормашками, да?
— Да, я уверена, что девушка. Вообще это было странно. Я не помню самой аварии, как будто отключилась ещё до того, как это случилось. Мне снилось, что ты отправил за мной Бойда, и он везёт меня в университет на практику. А потом он повернулся ко мне и попросил прощения, это всё, что я помню. Но я уверена, что за рулём машины была девушка. Это что-то вроде подсознания, наверное. Вы что-то выяснили?
— Ничего. Виновника… или виновницу ищут.
Народ расходится, а потом собирается новый. Теперь ребята из клуба. На этот раз причитания на тему: "На кого ты нас покинула?". Все в ужасе смотрят на мистера Ли, хотя уж они-то ближе всего знакомы с нашими "похождениями по каморкам".
Снова рокировка, и теперь приходят девчонки.
— Ох, ты такая бледная… — восклицают все по очереди, используя разные формулировки. Я стараюсь улыбаться, но, если честно, уже поднадоело, что все так перепуганы. Я не с войны вернулась, всё-таки.
— Знаешь, это ужасно! — Маргарет жует губу.
— Ой, зато выспалась! — весело отвечаю я. Дверь открывается, и Кайд без стука входит, даже не остановившись при виде девочек. Он удивительно расслаблен, будто тут ничего особенного нет, и мне впервые кажется, что всё по-настоящему.
Вот я лежу в палате, вот мужчина, который меня не просто навещает, а проводит тут всё время. Вот мои подружки, и мой мужчина, вошедший в мою палату, улыбается им, будто старым знакомым. Знакомым. не студенткам-сотрудницам.
— Простите, мы… попозже зайдём, — Маргарет отличается повышенной тактичностью, это как сентиментальность или аллергия, но ужаснее и неприятнее. Маргарет всё время кажется, что нужно извиняться и уходить, и это при том, что в итоге всем становится только ещё более неловко.
— Не стоит, я поеду в компанию, заеду вечером, — почти официально говорит Кайд, будто мы встретились по какому-то рабочему вопросу, потом оборачивается ко мне и подмигивает. Я краснею.
Майя просиживает возле меня почти столько же, сколько и Ксавье, но они умело делят время между собой. Стоит войти Майе, как тут же сбегает Ксавье и наоборот. Майя краснеет, Ксавье злится.
— Хватит! — восклицаю я, наконец. Это один из последних дней в больнице, и мне искренне надоело, что я вынуждена рассказывать всё по два раза: сначала одному другу, потом другому. — Вы задолбали. Что произошло?
— Дело в этой сумасшедшей! — выпаливает Майя за секунду до того, как Ксавье успевает что-то сказать. Она будто давно держалась и вот решила высказаться.
— Сумасшедшая?
— Эта блондинка! Которую ты выгоняла!
— Она действительно сумасшедшая! При чем тут она? — я не понимаю о чём речь, будто попала в какую-то страну ненормальных, где все говорят шарадами.
— Вы её довели! — вмешивается Ксавье, и я понимаю, что он сейчас совершил роковую ошибку, потому что Майя смотрит на него, будто на смертника.
— Ты её оправдываешь?
— Нет! Я… — он не продолжает речь, просто качает головой и смотрит то на меня, то на Майю. — Мне нечего сказать.
— Ты инфантильный подросток, Ксавье! — бросает Майя, уже явно успокоившаяся. Такие частые смены гнева на милось говорят об одном: Майя и сама чувствует за собой вину.
— Серьезно? Я подросток? То есть не ты та, кто довёл враньем и провокациями другого человека до преступления? Может пора осознать всю ответственность, Майя? Нет?
— ОБЪЯСНИТЕ! — кричу я, и оба останавливаются на полуслове, в шаге от словесной драки.
— Вы с Майей довели девчонку до преступления своими шуточками!
— А-а-а, так она меня сбила?
— Ну конечно! — восклицает Майя и надувается, нахохливается, как воробей. — Эта сука…
— Да она просто…
— Да тебе просто это нравится! Вокруг кипишь! В Ксавье Рье влюбилась девчонка! Ах, какая драма! — практически визжит Майя.
— Стоп! — снова я их останавливаю в шаге от драки. — Мне плевать на ваши разборки. Правда. И на девчонку эту тоже. Ксавье, мы так больше не будем. Я лично принесу ей извинения, и Майя пойдёт со мной. Мы поступали плохо, необдуманно, и обе понесли наказание!
— Обе, — кивает Ксавье, саркастически ухмыляясь.
— Да, обе, — строго одёргиваю его. — Или Майе тоже нужно лечь в больничку?
— Ничего такого я не имел ввиду!
— Как же ты… достал! — снова начинает Майя.
— Стой, Майя, — я поднимаю руку. — Ксавье. Ты за нас?
— Я за тебя.
— Двойные стандарты? Прости, но ты не святой отец, чтобы отпускать наши грехи, ладно? — я не взвинчена, но почему-то становится так очевидно, как много
