Одержимость Малиновского (СИ) - Светлова Маргарита

Эпилог

Александр Лютов

Пока я шёл домой, всю дорогу прокручивал информацию, что изучил за последние дни. То, что я узнал о подобных мне, ввергало в ужас. Я не мог поверить, что сам такой. И в то же время нельзя было отрицать очевидного — много общего у меня с ними. Возможно, они, как и я, не выдержали потока людских эмоций и научились закрываться от окружающих. Да уж, эмпатия ещё та дерьмовая штука.

Меня в детстве выворачивало на изнанку от эмоций окружающий. Родители думали, что это отравление и желудок у меня слаб, по врачам возили. А я после каждой такой поездки сдыхал, только в «Раю» чувствовал себя сносно — тут в эмоциональном плане спокойно. А потом научился закрываться, не полностью, конечно, но уже стало легче. Возможно, зря я это сделал, правильнее было бы чувствовать. Но тогда я бы свихнулся.

А если Влад прав? Вернее, брат всегда здраво рассуждал, никогда не шёл на поводу эмоций. Тогда что мне делать? С одной стороны, я должен исполнить предначертанное, а с другой… Вдруг я принесу вред людям? Опять выбор. И как сделать правильный? Я уже ничего не знаю, запутался совсем, и сердце ничего не подсказывает. Оно болит, ему сейчас не до моих душевных терзаний.

Как же всё сложно…

Интересно, зачем отец вызвал? Узнал о нашей стычке с Владом? Возможно. Пусть лучше это, чем он узнает правду обо мне. Если он на меня посмотрит, как на мерзость, это будет последней каплей. Теперь я как никогда понимаю Ивана. Нет ничего страшнее, чем быть отвергнутым людьми, которых любишь.

Захожу домой — никого, только дверь в кабинет отца приоткрыта.

Батя сидит за столом, хмурясь и что-то рассматривая в мониторе ноутбука. А рядом на столе стоит… открытая бутылка коньяка и заполненный до половины стакан.

Я от шока даже с шага с бился. Мой отец — пьёт? Да не было такого никогда! Хреново. И значит, что отец узнал обо мне. А с другой стороны, чему я удивляюсь? Мой батя не дурак, умеет докапываться до истины.

— Ну, чего застыл, сын мой любимый? — начинает он приторно-сладким голосом. — Присаживайся, — показывает рукой на кресло напротив себя, — и начинай каяться.

— Я Влада ударил… — выпалил первое, что пришло в голову, когда сел.

Но промолчал, что действовал на автомате, не стоит папе знать, что брат первый нанёс удар.

— Сами разберётесь, взрослые уже. Тем более я уверен, что с этим неплохо справляется совесть. Хреново, сынок, от всего поступка?

— Очень.

— Ну, значит, вопрос снят с повестки дня. А теперь начинай, но с самого начала. Так кого ты там в тринадцать лет приговорил?..

Я прикрыл глаза — страшно было увидеть осуждение отца. И всё же я был уверен, что прав, и если всё вернуть назад, поступил бы так же.

— …Сынок мой любимый, глазки свои колдовские не закрывай, научись отцу в лицо смотреть, рассказывая о своих поступках. Что, стыдно?

— Я ни о чём не жалею!.. — с горячностью ответил.

И всё ему рассказал, не приукрашивая. Отец имеет право знать правду, не хочу больше оскорблять его ложью. Осудит? Пусть. Не примет? Ну что ж, попробую и это пережить. Единственное, я умолчал о том, что не совсем нормальный.

Отец слушал внимательно, ни разу не прибил, а когда я закончил, задал привычный для нас вопрос:

— Тот урод сильно мучился перед тем, как сигануть с крыши?

— Па, мне было тринадцать лет!

— Ну да, мал ещё был. Сложная ситуация, честно скажу. С одной стороны, твои поступки… как бы мягче сказать, да без мата… Ладно, преступны, за это, между прочим, срок дают немаленький. Но с другой, ты сделал всё возможное, чтобы наказать виновных и спасти друзей. Если сейчас скажу «не делай подобного впредь», не факт, что послушаешься, если ситуация вынудит. Поэтому переворачиваем страницу, не маленький, сам знаешь, что хорошо, а что плохо — этому я тебя научил.

— И всё? — удивился я.

— Не, я, конечно, могу и поорать, если тебе это нужно.

— Давай пропустим эту часть.

— Я тоже так думаю… — и он принялся барабанить пальцами по столу, то и дело посматривая на стакан с виски. Затем перевёл взгляд на меня и ошарашил: — Светоносный, значит. — Я воздухом поперхнулся, услышав эти слова. — У меня такая же реакция была, когда я нашёл информацию о них.

Отец замолчал, напряжённо смотря на монитор. Я не знал, что последует дальше — осуждение или отвращение. Но пока казалось, что отец растерян, не знает, как поступать со мной далее. Его понять можно, сын оказался у с сюрпризом, причём не приятным.

— Бать, ты поэтому пить собрался? — не выдержал я первый, хочу покончить с этим быстрее. Будь что будет.

— Ну… не каждый же день узнаешь, что мир не такой уж и простой. Раньше было всё понятно и просто, а сейчас появилось много вопросов. И в книгах на них ответ не найти. Выпить охренеть как хочется. Только решиться не могу — пойло омерзительно пахнет, но стоит охрененных бабок. Никак не пойму, какие они там нотки чувствуют? По мне — пахнет дерьмом.

— Я тоже не знаю, никогда не пил. С моими тараканами опасно, а я не хочу рисковать. Пап, а ты откуда узнал? Ну… — я замялся.

— Ах, это… Так у меня всё записывается, причём в нескольких форматах. Часть по вашим губам прочёл, часть было слышно, осталось сложить воедино. Да и наследил ты, сынок, когда возвращал Ивана. Кстати, как твоя голова, контузило, что ли? Или из-за перенапряжения кровь хлынула?

— Не, с Владом столкнулись.

— А… — протянул он и замолчал.

— Пап, ты меня прости, а?

— Чего ещё натворил? — напрягся он.

— За то, что я не как все… урод.

— Ну-ка повтори! — поднялся отец.

— За то, что я зло.

— Да как ты смеешь?! — заорал он и шандарахнул кулаком по столу. — Мы с матерью не выпускаем брак! У нас что ни киндер, то со знаком качества! А у тебе аж два! Вон… лучезадым родился.

— Светоносным, — поправил я.

— Да похрен! Короче так, сын, чтобы я такого больше не слышал. Злыми не рождаются, ими становятся. Уж не знаю, какая там обстановка в божественной семье, а у нас батя сына в бездну низвергать не станет. Уши надрать, конечно, могу, и поорать. Но если мой отпрыск отступится и ему грозит падение, я схвачу его за руку и вытащу из дерьма. Ты мой любимый сын, первенец. Неужели ты думаешь, что отрекусь из-за какой-то мелочи? Подумаешь — лучезадый! Кто у нас без недостатков?

— Светоносный, — вновь поправил я его.

— А я и говорю — светазадый. Даже звучит красиво. Жаль, что, кроме светящегося пятна, ни хрена не видно, хотел бы я посмотреть, каков ты в другом плане. Ну да ладно, увижу ещё, когда сам туда переберусь. Мне вот интересно, зачем тебе эти силы были даны? Чтобы Ваньку спасти, да?

— Нет, папа, удержать баланс.

— Так… об этом поподробнее.

Ну я и это ему рассказал. Батя, как выяснилось, у меня мужик стойкий, мужественно перенёс новость от том, кто я есть, глядишь, и воспримет спокойно.

— Я понимаю, что звучит бредово, но сам видишь, что творится в мире. Это моё предназначение.

— Ну… дело правое, почему бы и нет… Дерзай, раз за этим пришёл в мир.

— Тебя не пугает, что это изменит меня?

— Возможно, да, а возможно, и нет — всё зависит от тебя. Я достаточно в тебя вложил, с этим багажом у тебя есть шанс не потерять человечность. С Ваньки бери пример, он столько дерьма хлебнул и ничего, уродом не стал.

— А мне в этом дерьме жить, а не хлебать.

— Ну так у нас земная водички и не такое отмывала. Ничего, после обмоешься и будешь благоухать, как майская роза.

— Я боюсь увязнуть в этой грязи.

— Не паникуй, сын, танки грязи не боятся, а ты у меня ещё и новейшей модификацией. Прорвёшься. Саня, не нужно бояться испачкаться, нужно бояться стать этой грязью.

— Батя, я тебя понял.

— Ну, раз понял, иди на трудотерапию. — Я завис. — За то, что морды друг другу начистили, наказывать не будем. Пусть вас совесть грызёт. Мы вам решили помочь помириться. Ничто так не сплачивает противников, как общий враг и трудотерапия. Короче, на летней кухне четыре мешка картошки, чтобы всю почистили. Не помиритесь за это время — притащат два мешка манки и золы, будете да седых волос перебирать. Да не просто перебирать, а чтобы каждая крупинка манки поражала своей белизной.