Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга первая
– Сделать такое с монастырем… – Она беспомощно развела руками. – Это уже не политика. Это варварство.
– Он уже никогда не откроется снова, – уверенно сказала Мерседес. – Если, конечно, народ победит в этой войне. Может быть, здесь устроят склад, а может, атеистический музей, как поступили с церквями в России. Но ни заутрень, ни вечерен здесь уже больше не будет.
– Словно возвращается мрачное средневековье. Мне страшно.
– Но наши враги тоже сжигают церкви, хотя они постоянно твердят, какие они добропорядочные католики. А Гитлер, вон, сжигает все синагоги. Да и Муссолини держит Папу Римского в кулаке. Так что если уж мрачному средневековью и суждено вернуться, то благодаря фашистам, а не «красным».
Губы Матильды снова задрожали. Она посмотрела на почерневшие окна.
– Где теперь все мои подруги?
– А ты бы хотела вернуться? – с любопытством спросила Мерседес. – Предположим, завтра Франко победил и восстановил монастырь, ты бы стала принимать монашеские обеты?
Бледно-голубые глаза Матильды уставились в одну точку.
– Нет, думаю, нет, – после короткой паузы проговорила она. – После всего… что произошло. Но я всегда буду любить Церковь. Так же сильно, как ты ненавидишь ее.
– Я вовсе не ненавижу ее, – рассмеялась Мерседес. Вечерний ветерок трепал ее похожие на извивающихся змей черные волосы. Тонкими загорелыми пальцами она убрала их с лица. – Просто я не хочу, чтобы меня дурачили. Что там за обеты, которые вы даете? Бедности, послушания и безбрачия? Первые два превращаются в богатство и высокомерие. Что касается безбрачия…
– Большинство монахинь и священников свято следуют своим обетам, – холодно сказала Матильда. Мерседес посмотрела на нее с чуть заметной ядовитой усмешкой, от которой ее бросило в краску. – Знаю, о чем ты думаешь. Но там все было не так. Тебе это прекрасно известно.
– Ничего мне не известно, – улыбнулась Мерседес.
– Тогда что ты на меня так смотришь?
– Ну, ты-то, сестра Матильда, особым целомудрием не отличалась. Ведь именно здесь ты научилась своим маленьким шалостям.
– Не будь такой злобной! – в сердцах закричала Матильда. – У нас с тобой все совершенно не так, как…
– Как что?
– Как то, что происходило со мной в монастыре.
– Что ж, конечно, тебе это лучше знать. Должно быть, у тебя были хорошие учителя.
– Нет!
– Нет?
– Верно, всякое случалось. Ведь, в конце концов, мы были всего лишь женщинами, пытавшимися жить жизнью праведников. А это не просто, сама знаешь. Но если подобные вещи происходили, то это было крайне редко. И не так, как ты думаешь! Не так, как… у нас с тобой!
– Ну ладно, ладно. – Глаза Мерседес все еще оставались злыми. – Меня только несколько удивляет твой богатый опыт.
Матильда, задетая за живое бессердечием своей подруги, чуть не плача отвернулась.
– Я люблю тебя. И, если ты до сих пор не поняла этого, значит, ты просто слепая.
– А я-то ломаю голову, уж не собираешься ли ты сделать из меня tortillera.
Это жаргонное прозвище лесбиянок больно резануло слух Матильды.
– Как тебе не стыдно, Мерче! Я вовсе не tortillera! И тебя таковой не считаю.
– Мне казалось, что именно это и называется tortillera, – невинным голосом проговорила Мерседес. – Женщина, которой нравится заниматься любовью с другими женщинами. Которой нравится ласкать их груди и целовать их между ног. Вот как ты меня целуешь.
Пухлые щеки Матильды зарделись. Она снова повернулась и в упор взглянула на Мерседес.
– Тебе, кажется, это тоже нравится!
– А я и не отрицаю. – Взгляд Мерседес слегка затуманился. – Но ведь это в некотором роде извращение.
– Сама же говорила, что ненавидишь мужчин!
– Однако это не значит, что мне хочется заниматься любовью с женщиной.
– Раз так, не прикасайся больше ко мне! – холодно проговорила Матильда. – Я пойду спать на чердак.
– А как же жуки да тараканы, которых ты так боишься?
– Тогда я вообще уйду! И ты меня никогда уже не увидишь.
– Но где еще ты найдешь такую симпатичную маленькую любовницу? – озорно спросила Мерседес. – С такими великолепными грудями и бедрами, как ты говорила мне вчера ночью.
– Зачем ты так? – застонала Матильда. – Как это жестоко с твоей стороны, так издеваться над моей любовью! Но я ничего не могу с собой поделать. Если уж на то пошло, это ты развратила меня, а не я тебя!
Мерседес сделала удивленные глаза.
– Это каким же образом?
– Здесь, в монастыре, у меня никогда не было любовницы. Я никогда ни с кем не спала каждую ночь. Я никогда никого не любила!
– А меня, значит, ты любишь? – склонив набок голову, спросила Мерседес.
– Ты же знаешь, что я тебя боготворю!
Мерседес некоторое время пристально смотрела на монашку, затем ее взгляд начал теплеть. Она протянула к Матильде руки, и та с рыданиями бросилась в ее объятия.
– Ну не надо, – принялась успокаивать подругу Мерседес. – Я ведь только шутила с тобой.
– Иногда ты бываешь такой жестокой! – уткнувшись в ее плечо, всхлипнула Матильда. – Мы вовсе не лесбиянки!
– Мы просто очень на них похожи, – криво усмехнувшись, проговорила Мерседес. – А ты бы предпочла заниматься любовью с мужчиной, если бы у тебя была такая возможность?
– Нет!
– И я нет.
– Но ты еще влюбишься, – шмыгнула носом Матильда. – Ведь меня ты не любишь по-настоящему. Придет день, и ты встретишь своего избранника. И тогда ты обо мне забудешь.
– А он будет уметь делать все то, что умеешь ты?
– Сама его научишь. Скажешь, что тебя научила этому одна монашка.
Мерседес ласково погладила Матильду по щеке.
– Извини, я не хотела тебя обидеть. Просто я не нахожу себе места. Мне так хочется что-нибудь сделать для Испании…
– Знаю.
– И, возможно, я немного ревновала.
Матильда удивленно подняла свое курносое лицо.
– К чему?
– К этой куче обломков, – сказала Мерседес, кивая на развалины монастыря.
Матильда уставилась на нее широко раскрытыми глазами, затем рассмеялась.
– Чудная ты.
Солнце медленно опускалось в море. Вокруг них протянулись пурпурные тени. В золотистых лучах заката Мерседес казалась особенно красивой.
– Я люблю тебя, – прошептала Матильда. – Может быть, я и tortillera, но ты нет. Ты… ты просто Мерседес.
– О, мне очень даже нравится быть tortillera. – Она просунула руку под блузку Матильды и нежно сжала ее пышную грудь. Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Мерседес стала осторожно ласкать пальцами сосок монашки, пока он не затвердел и из груди женщины не вырвался стон блаженства. – Пойдем домой, – тихо проговорила она, целуя Матильду в губы. – И посмотрим, хорошо ли я усвоила твои уроки.
