Лесли Локко - С тобой и без тебя. Нежный враг
— Никто не будет платить, и никто не поедет в Будапешт. Все. Конец. — Майя поднялась с нового дивана и прошагала на кухню. Имре взглянул на дочь и пожал плечами. Мадлен чувствовала, что готова расплакаться.
Сейчас, лежа в тишине комнаты Аласдэра, чувствуя себя под его защитой, наблюдая за тем, как свет постепенно все больше проникает сквозь жалюзи и в Лондоне наступает утро, Мадлен еще раз подумала обо всем. Ей просто надо купить им билеты. Она купит билеты, забронирует отель, и это положит конец всем проблемам. Когда билеты будут куплены, Майя не сможет отказаться от них, иначе пропадут деньги, заплаченные вперед. Конечно, без споров не обойдется, может быть, пару дней она будет дуться и обижаться, но потом станет с нетерпением ждать отъезда. И все это поможет Мадлен не испытывать угрызений совести из-за того, что она собирается поехать в Париж с Аласдэром. И хотя ничего так и не было сказано по этому поводу, Мадлен считала себя виноватой в том, что ее социальный статус и материальное положение значительно улучшились, а положение ее родителей нисколько не изменилось с тех пор, как они попали в Британию. И меньше всего ей хотелось провести десять дней в отъезде, постоянно чувствуя себя виноватой и несчастной.
Аласдэр заворочался во сне. Мадлен вытянулась у него под боком, наслаждаясь ощущениями удовольствия и трепета, которые она испытывала всякий раз, когда они были вместе. Ей передалось тепло его тела сквозь пижаму в клеточку, которую он носил. Она неожиданно улыбнулась. Пижама в клеточку! Иногда, когда она ловила на себе его взгляды в госпитале в перерывах между операциями или лекциями и пятиминутками для персонала, она останавливалась и задумывалась, неужели это тот же самый Аласдэр, который обнимает ее ночью. Неужели это его тело она ласкает, в эти серые глаза заглядывает, чтобы увидеть там отражение своей радости? Она замирала на месте, и ее тело охватывал трепет. Такое случалось и в холодных коридорах, и в операционной, ей приходилось бежать в душ, чтобы скрыть слезы, которые временами начинали непроизвольно литься у нее из глаз.
Он перекатился во сне, прижав ее. Внезапно сквозь щель в занавесках в комнату ворвался луч света. Аласдэр отбросил в сторону одеяло и теперь лежал на спине, продолжая спать. Мадлен оперлась о локоть и смотрела на него, на его темные шелковистые волосы, покрывавшие всю грудь и спускающиеся до самого пупка, который теперь был закрыт пижамой. Она рассматривала его лицо, пульсирующую на виске жилку, белую кожу на внутренней стороне рук. Мадлен припала лицом к его шее и стала ждать, когда он проснется и его руки начнут медленно поглаживать ее. Они проводили вместе все ночи среди недели, если расписание Мадлен позволяло это сделать. Аласдэр попросил ее перевестись из его бригады, с которой он проводил операции. Причиной, по его словам, было то, что при виде ее прекрасного лица он отвлекался и не мог сосредоточиться на работе. Могла произойти серьезная ошибка. Было немного неприятно оказаться снова в бригаде Харригана, но она знала, что Аласдэр прав. К тому же у них появлялась возможность увидеться совершенно неожиданно в течение дня, и в этом была своя прелесть. Она продолжала делать свою работу в анатомическом театре и в отделении внешне спокойно, хотя внутри у нее клокотали бурные эмоции, она заряжалась от них энергией для работы. Никто не мог ожидать от нее ничего подобного. Бывали дни, когда ей казалось, что она не вынесет всего этого. Один или два раза, когда они занимались любовью и она видела, как его лицо озаряется радостью и страстью, Мадлен поймала себя на том, что в ее голове пронеслась мысль о Питере. А интересно, думала она, Питер испытывал что-то подобное? Смешная маска титанических усилий вдруг сменялась полным изнеможением так быстро, что иногда ей казалось, что Аласдэр вот-вот умрет. А как все это переживал Питер, так же? Она постаралась отбросить пустые размышления. Было что-то неправильное и постыдное в том, что она могла думать о Питере в эти минуты, но Мадлен не могла не думать. Аласдэр соединил фрагменты ее жизни в одно целое, они наконец заняли свои места внутри нее, в ее душе, которую она считала опустошенной и охладевшей навсегда. Аласдэр согрел ее. Он принес с собой тепло и сделал из отдельных частей целое. Его присутствие полностью заняло и излечило ее ум, тело и сердце.
Она почувствовала, как его рука поднимается вверх от ее живота, и ощутила на щеке прикосновение его ресниц.
55
Рука Генри потянулась к телефону и замерла. Он нахмурился. Это совершенно не похоже на него, он никогда не был нерешительным. Генри снял трубку и тут же положил ее обратно. Что он скажет? Ой! Привет Бекки, как ты себя чувствуешь? Я звоню просто, чтобы… Чтобы что? Он уперся взглядом в телефон. Неожиданное известие о том, что Амбер в Африке, выбило из колеи. Он снова поднял трубку.
Спустя пять минут он положил трубку, сомневаясь, что сделал правильный шаг. Бекки была немного удивлена, услышав его, но согласилась встретиться в пятницу вечером и где-нибудь выпить. Ее голос звучал, как бы это лучше выразиться, да, конечно, так, как будто бы она была польщена. Правильно ли подобрано слово? Да. Польщена. Он вытянул губы трубочкой, как бы насмехаясь. У него и в мыслях не было польстить ей. Он просто хотел воспользоваться случаем, чтобы узнать больше об Амбер. Они были врозь уже четыре года, достаточно долгий срок, чтобы устроить как-то свою жизнь. У Генри за это время сменилось множество девушек. Он не тот парень, который долго остается в одиночестве. А Амбер, судя по всему, распорядилась своей жизнью иначе, она нашла для себя правильный путь и делала нечто, что можно считать ценным. Генри не имел ни малейшего представления о том, чем она могла бы заниматься в Африке, но, что бы это ни было, это лучше, чем сидеть в офисе в Клэпхеме, с тоской просматривая тысячи ходатайств о предоставлении политического убежища от беженцев из Эритреи. С его точки зрения, это не та работа, о которой он мечтал, когда оканчивал университет. Однако работа позволяла ему выплачивать ренту и по крайней мере давала возможность пребывать в здравом уме. Он встречался с немногими друзьями по университету. Один за другим они сгибались от тяжести проблем на работе, от кредитов, которые приходилось оплачивать, от неурядиц с девушками. И в глубине души Генри молился о том, чтобы его жизнь не стала рутиной, чтобы он мог жить иначе.
Вероятно, именно этого больше всего ему не хватало с тех пор, как он расстался с Амбер. Амбер была не такой, как все остальные девушки — женщины, быстро напомнил он себе. Она — другая. И это не потому, что она богата. Амбер проживала свою жизнь, руководствуясь какой-то совершенно иной шкалой ценностей, чем большинство людей вокруг. Она делала то, что хотела, когда хотела и как хотела. Она могла быть кем угодно и заниматься чем угодно. И еще у нее был Макс. Генри мечтал об отце, учителе, наставнике… друге, таком, как Макс. Генри мечтал о таком человеке, который мог влиять на ход истории, звонить мировым лидерам, как своим приятелям, летать вокруг всего земного шара так, как будто бы это была его собственная площадка для игр. Это вызывало у Генри восторг и восхищение. Генри много раз пытался представить, какие чувства испытывала Амбер, разворачивая газету и видя в ней лицо своего отца, читая его речи. А его отец — просто мелкий служащий, с сентиментальной преданностью к стране, которой больше не было на карте мира, — Родезии. Какая горькая шутка!
