Ирина Алпатова - Барби играет в куклы
— Аркадий, а ты часто сюда приезжаешь?
— Втавой вас, — ответил он, что-то там делая с губами.
— А второй раз с какого времени — год назад, два (сто…)?
— Я не считал, чика, а зачем тебе это?
А и в самом деле зачем, если можно спросить по-другому.
— А ты этого Дениса Анатольевича давно знаешь?
— Давно, он мне однажды очень помог.
Конечно, помог справиться с одной такой же, как и я, чикой, скотина. Теперь, если бы я вздумала развестись с Аркадием, то имела бы дело с Денисом Анатольевичем? У меня даже мурашки по коже побежали от предвкуш…, то есть от страха. А может, и он тоже о чем-то таком подумал?
Точно! Я вдруг всё-всё поняла, с моих глаз будто пелена упала: вот откуда каменная физиономия юриста и небрежные вопросики Светланы — вы женились без всяких условий? Ксения Денисова вонзила свои клыки в несчастную жертву. Нужно было поменять фамилию, перестала она мне нравится и всё тут, никакая я не Денисова. Вот завтра как встану на лыжи, да как сигану головой вниз с их местного хваленого эвереста…, хотя, если подумать, то всё это можно прекрасно проделать и без лыж.
— Просто Светлана сказала мне про Наталью. А что такого ужасного она сделала?
Наверное, я спросила об этом потому, что всё равно запланировала самоубийство и в этот момент ничего не боялась.
Аскольд взъерепенился так, что даже порезал себе щеку. Про легендарную Наталью он ухитрился не сказать ни слова, зато Светлане досталось по первое число. Причем Арчибальд раз пять повторил, что она дылда, раз десять обозвал её стриженой. И вообще, это переодетый мужик! То есть на чику Светлана никак не походила.
Мой одержимый спортом супруг приходил в номер под утро и, благоухая винными парами, засыпал, как только его голова касалась подушки, а я почти потеряла сон. Ночью до меня доносились глухие залпы — некий таинственный великан выходил на ночную охоту. Он скользил на великанских лыжах по пустынным трассам, освещаемым только луной, и стрелял по великанским белым зайцам, которые рассыпались в снежную пыль. Напрасно Аркадий уверял меня, что это всего лишь снежные пушки приводят в порядок потрепанные за день маршруты, я точно знала то, что знала. И еще мне в голову лезли совершенно ненужные вопросы, спят ли, к примеру, сейчас Светлана и ее друг? Очень легко представлялось, что не спят, и это было самым ужасным.
Рано-рано утром я увидела в окно горы, то есть это были те же самые горы, что и в первый день, но все-таки они были другими. Сначала совершенно серые, а потом что-то затеплилось над их вершинами, все яснее и ярче, а потом нежно розовый цвет пополз вниз, и горы залились румянцем. Рассвет…
— Я хочу увидеть горы, мы уже уезжаем, а я так их и не видела по настоящему близко, — заявила я утром Аркадию.
— Но ты на сегодня договорилась со Светланой! И вообще, тебе нужно беречь ногу.
Аркадий и не скрывал раздражения — я нагло вмешалась в его планы. Между прочим, плевать мне было на Светлану, а ей на меня. Какая разница, лежать в солярии рядом со мной или с кем-то. Я в первый раз удивилась, когда услышала от неё про солярий — это здесь, где такое солнце?
— А ты физиономии местных аборигенов с их загаром "по очкам" видела? Спасибо, мне такого не надо. — Хотя надо заметить, что это были очень симпатичные физиономии
— Между прочим, Светлана сюда приехала не в няньках при мне сидеть.
Что, съел? Аркадий был не на шутку раздосадован. Еще бы, один из его дорожных саквояжей с абсолютно бесполезным, между прочим, барахлом, вдруг открыл рот и начал качать ему права.
Пускай я без лыж, но с клюкой (которая мне была почти не нужна) буду выглядеть белой вороной, ради такого дела я готова. И еще я страшно обрадовалась, что ни Светлана, ни тем более её спортивный друг участия в благотворительной акции не приняли. Я в самом деле собиралась смотреть на горы, а не на сладкую парочку. В конце концов, тут просто сотни мужиков, которые в сто раз красивей её хваленого Дениса.
Аркадий, надо признать, выполнил свою трудовую повинность с честью: "свозил" меня на смотровую площадку Шварце-Шнайде, а после, совершенно притихшую и обалдевшую, накормил в маленьком трогательном ресторанчике. Я очень старалась запомнить всё — и немыслимо вкусные колбаски и маковый пирог, и суп, почему-то налитый в чашки, и хомуты, развешанный по стенам, и приветливо-уютную официантку в красивом вышитом жилете. Я упросила Аркадия купить мне точно такой же, на память.
Вот приеду домой, освою горловое тирольское пение и буду в этом жилете в переходах зарабатывать себе на жизнь. Когда уйду от Аркадия. Тут я испуганно огляделась по сторонам, потому что мне показалось, что кто-то произнес эти слова вслух. Но рядом никого не было, а я ничего такого не думала.
Странная вещь произошла со мной сразу после возвращения: солнце, горы, чужой говор, — всё это тут же стало казаться совершенно нереальным — так, приснился очень яркий сон, но наступило утро и… привет. Я бы может еще поразглядывала самые полюбившиеся картинки, но куда там…. А вот то, чего я помнить не хотела — это пожалуйста, в огромных дозах и в любое время.
Я зачем-то постоянно думала, вернулся ли юрист со своей Светланой или остался на курорте. Там я видела его только дважды, один раз в бордовом свитере, второй раз — в белом. И что дальше? Надо думать, он, в отличие от Аркадия, как дурак сутками не слезал с трасс, или нет, не так, он не позволил бы своей стриженной дылде скучать в одиночестве. Только мне-то какое дело? Может, позвонить тете Вале? Звони, звони! — взвыла ехидна — наведи справки, поэтому я звонить не стала.
Нет, всё-таки интересно, когда у них будет медовый месяц, куда потащит молодую жену юрист? Хотя, она-то себя никуда "тащить" не позволит, это мы, чики… У Светланы есть характер, есть мозги, а у меня? У меня, со слов Арчибальда — только жутко сексуальный голос и потрясающие, р-роскошные волосы.
Как-то само собой получилось так, что я взяла ножницы, подошла к зеркалу и чик! — у меня в руках оказалась прядь этих самых р-роскошных волос, между прочим, довольно приличная прядь. Вот тут я испугалась.
Бабтоня как-то рассказывала про свою канарейку, которая не дожила до нашей судьбоносной встречи каких-то полгода: всё ощипывала себя и ощипывала и в совершенно лысом состоянии, естественно, померла. У неё был стресс, как потом объяснили Бабтоне, хотя она так и не поняла на почве чего.
Помирать я, положим, не собиралась, но навязчивое желание повыдергивать себе перья замаячило передо мной довольно отчетливо, и я кинулась в парикмахерскую. Не стала выбирать какой-нибудь раскрученный салон из тех, что посещала Долорес, и уж ясно, не попёрлась туда, где я так и не состоялась как уборщица. Я пошла в самую обыкновенную парикмахерскую.
