Ольга Егорова - Ложь во спасение
– Да, куртка спасительной оказалась, – согласился Евгений. – Что ж, кажется, все мы с тобой по полочкам разложили. Только одного никогда не узнаем, наверное. Кто жебыл ее сообщником? Кто непосредственно привел Слизня вмою квартиру и ударил топором по голове? Может быть, кто-то из соседей?
Лена в ответ на его предположение промолчала. Поднялась с кресла, зачем-то прошлась по комнате, задержавшись на минуту у окна, потом обернулась и спокойно сказала:
– А никто, Жень. Не было у нее никакого сообщника. Она все сама сделала, своими руками. Я… я вот только сейчас это поняла. Это же очень просто.
– Что просто, Лен? В тот момент, когда убивали Слизня, она ехала с работы в маршрутном такси. Я сам ее встретил на остановке.
– А ты помнишь, сколько времени ты ее ждал на этой остановке?
– Ну, минут двадцать… Может быть, чуть больше. Я точно не помню.
– Так вот за эти двадцать минут она все и успела. Понимаешь, когда она тебе позвонила и сказала, что собирается ехать домой на маршрутном такси, на самом деле она уже стояла в подъезде! Нужно было только, притаившись, дождаться, когда ты выйдешь из дома. Затем зайти к Слизню и под каким-то предлогом привести его в квартиру. На все это у нее ушло минут пять, не больше. А потом она дворами прошла пару кварталов, села в маршрутку, проехала одну остановку и вышла… Вы встретились и пошли домой.
– Ленка. – Евгений смотрел на нее во все глаза. – Ленка, как это ты… Как ты об этом догадалась?!
– Просто, понимаешь… у нее не могло быть сообщника. В принципе не могло быть. Она мстила тебе за смерть сестры, она была одержима, и это было делом ее жизни. Ее и только ее, понимаешь? Она ни за что в жизни не доверила бы никому даже самый пустяковый эпизод, она не могла и не хотела ни с кем делиться…
– Откуда ты знаешь?
– Я все-таки врач, – сказала она снисходительно. – Кое в чем по своей части разбираюсь. Не зря в институте училась и в «своем дурдоме», как ты выражаешься, столько лет работала.
– Не зря, – согласился Евгений.
В комнате воцарилось молчание. Лежа пластом на кровати, Евгений на какое-то время забыл про Ленку. Он думал о ней, о той, другой, что вошла в его жизнь и едва не уничтожила ее. О той, что мстила ему за несуществующую обиду. О той, которая задыхалась от тоски и боли, которая после потери близкого человека не смогла уже найти иного смысла в своей жизни, кроме мести. Месть была тем, ради чего она жила. А теперь уже и этого у нее не осталось.
– Как ты думаешь, – спросила вдруг Лена, словно прочитав его мысли, – что с ней будет дальше?
– Не знаю. Честно не знаю, Лен. Даже предположить не могу. У нее ведь там, в Москве, остался отец. Может быть, она вернется к нему.
– Хотелось бы на это надеяться. Знаешь, чисто по-человечески мне ее жалко. Тебе это странным, наверное, покажется…
– Ничего не покажется. Мне ее тоже жалко.
Они снова замолчали. Лена, медленно отойдя от окна, присела на краешек кровати, накрыв ладонью Женькино запястье. Свободной рукой он долго перебирал и гладил ее пальцы, снова думая о том, что не заслужил этого счастья – быть сейчас рядом с ней, прикасаться к ней, вдыхать ее запах и знать, что это теперь – навсегда.
– Я тебя люблю, – пробормотал он, накрыв губы еерукой. Поцеловал в ладонь, медленно перецеловал каждыйпалец и двинулся дальше – к изгибу локтя, где едва заметнопульсировала тонкая голубая жилка. – Я тебя люблю, Ленка. И ты прости меня за то, что я был дурак. Такой непроходимый, самый дурацкий на свете дурак. Все искал большую любовь где-то, не понимая, не замечая, что она рядом. Так близко…
Она наклонилась и быстро поцеловала его в краешек губ, засмеялась тихонько и прошептала:
– Дурацкий ты мой дурак… Самый на свете дурацкий…
«Сейчас, – понял Евгений. – Сейчас или… никогда…»
Он притянул ее к себе, бережно снял очки, покрывая короткими, быстрыми и нежными поцелуями глаза, лицо, подбородок и шею. Расстегнул пуговку на пижаме – одну, вторую, третью… Но она вдруг отпрянула.
Отпрянула и повела ноздрями, подозрительно сощурившись.
– Женя… Женя, что за запах? Кажется, что-то горит… Господи, да это же… Это же утка! Утка наша! Я жеее уже два часа назад в духовку вместе с яблоками… Эх!
Ленка вскочила с кровати и помчалась на кухню, на ходу зачем-то застегивая пуговицы на пижаме.
Евгений вдохнул, вылез из-под простыни и поплелся следом, проклиная чертову утку. «Ну надо же, – подумал он снова. – Третий день спим в одной постели и до сих пор не… И ведь сам, как дурак, попросил ее эту утку приготовить! Спрашивается – зачем?!»
– Женя, – услышал он любимый голос из-за стены. Голос был печальный, чем-то очень расстроенный. – Женя, она сгорела! Она совершенно сгорела… Ее теперь нельзя… есть…
– Да и фиг бы с ней! – радостно ответил Евгений. – Я вообще, если честно, не люблю утку. Я люблю только… тебя. А утку мы новую купим. И запечем в духовке с яблоками. У нас еще будет время. У нас впереди еще очень, очень много времени, Ленка…
Примечания
1
Я не знаю, что делать,
Чтобы забыть тебя, забыть в конце концов навсегда.
К дьяволу страдание,
Которое разрывает меня на части, когда я вижу тебя
И когда не вижу.
И ты не станешь ничем иным, кроме страдания.
Вместо того, чтобы быть трепетной надеждой.
Под моим солнцем – тишина.
Под другим солнцем ты.
Стихотворение Хуана Гелмана, 1930, в переводе Натальи Калининой
2
Спасибо, я счастлив видеть вас здесь (исп.).
