Времена года - Наталья Литтера
На улице было темно, холодно и промозгло.
В этот вечер в Большом театре премьера. Илья шел слушать, как играет на скрипке его жена.
* * *
Спустя три часа все осталось позади: премьера, волнение, овации зала. И теперь она наконец-то осталась наедине с собой.
Ни по статусу, ни по совести Майе не полагалась в театре отдельная комната – даже такая крошечная. Но она у второй скрипки была. Потому что так решил Илья. О Майе и так ходило немало слухов – о том, по каким причинам выпускницу консерватории взяли сразу в Большой, о ее особом положении, о скоропалительном назначении во вторые скрипки. Отдельная комната – лишь часть этого конгломерата сплетен.
Она торопилась переодеться. Скоро должен прийти Июль. Он всегда проходил за кулисы, и из театра они уходили вдвоем. И это тоже было предметом обсуждения. Но она давно научилась закрывать уши и держать высоко голову. Стыдиться Майе совершенно точно нечего.
Стук в дверь раздался ровно в тот момент, когда она уже успела надеть блузку, а вот брюки – нет. Так и замерла на одной ноге.
– Минуточку!
Это Июль? Тогда к черту одежду, что он ее – без брюк не видел, что ли? А если кто-то из коллег? С некоторыми оркестрантами у Майи сложились вполне дружественные отношения. Например, с первой скрипкой, с первым гобоем. И еще кое с кем.
Нет, надо спросить. Так и пошла к двери – с брюками в руках, ступая ногами лишь в тонких колготах по полу.
– Кто?
– Бонд. Джеймс Бонд.
Штаны отправились на пол, Майя приоткрыла дверь и втянула спецагента внутрь.
Неделя ужинов в одиночку.
Неделя пустой подушки справа.
Неделя кофе без компании по утрам.
Неделя одной с удивительными новостями.
Бесконечная неделя.
Она чувствовала, как ноги касается что-то мягкое и нежное. Цветы, наверняка цветы. Но сейчас она желала одного – целовать.
И только после того, как губами сказали безмолвно, – только после этого словами:
– Здравствуй, Май.
– Здравствуй, Июль.
– Ты замечательно сегодня играла.
А она не могла перестать обнимать его. И никак не могла надышаться запахом. Так пахнет солнце в зените. Так пахнет Июль.
– Твой музыкальный слух стал просто фантастическим, – она говорила ему в рубашку. – Ты слышишь вторую скрипку в целом оркестре.
– У тебя же особенная скрипка, разве ты забыла? – самое красивое, когда у него улыбаются глаза. И невозможно не улыбнуться им в ответ.
– Конечно, особенная. Мне ее подарил любимый мужчина.
Они смотрели в глаза друг другу. Не могли насмотреться. И, кажется, сейчас снова начнут целоваться.
Нет, надо все-таки надеть брюки.
Но сначала – принять букет.
– С премьерой, Май.
Она все никак не могла запомнить, как эти цветы называются. То ли розы, то ли пионы. Называла их коротко: «Мои». И Илья знал прекрасно, что это ее цветы. Ее любимые цветы.
Уткнулась носом в бело-розовое богатство лепестков. Вдохнула. Вздохнула.
– Очень красивые! Спасибо.
А потом все-таки взяла себя в руки. Букет на стол, нагнуться за брюками.
– Дай мне пять минут, я оденусь. И расскажи, как ты долетел.
* * *
В машине они ехали молча. Но это не потому, что не о чем было поговорить. Просто бывает такая тишина, которая является продолжением разговора. А слова – они могут только помешать. Май сидела рядом в легкой коротенькой шубке и держала в руках букет. Илья видел ее чуть склоненный над цветами профиль и красиво затянутый узел волос.
Он помнил самое первое выступление Майи в Большом – «Пиковую даму», и как дома она долго колдовала над прической, закрепляя этот самый узел, и как сильно сжимала его руку позже, когда они направлялись от машины к театру. Но все прошло замечательно. Как потом радостно рассказывала Майя – она не сделала ни одной ошибки, и вообще, лишь только дирижер взмахнул палочкой – волнение куда-то ушло.
Они были неделимы – Май и музыка. А несколько месяцев назад она стала второй скрипкой – почти через три года службы в оркестре. Это был ее головокружительный успех как музыканта. К которому Илья не имел никакого отношения. Он не вмешивался в скрипичные дела жены. Ему было важно лишь то, что Майя играет, очень любит свое дело, живет им. Илья видел, как много она занимается, совершенствуется. Он гордился своей женой и знал, что с первым успехом пришло и первое настоящее осознание его цены. Май нечасто касалась в разговорах тем сплетен и закулисных игр, просто он умел читать ее лицо. Он все понял сам. И в один из вечеров сказал, приподняв пальцем ее подбородок:
– Это будет всегда. Чем выше и дальше ты будешь забираться, тем больше завистников и недоброжелателей окажется вокруг, а еще больше домыслов. Но ведь это не значит, что ты остановишься, правда?
– Я буду играть.
– Вот и славно, – он легко поцеловал ее в лоб.
Маленькая Май из девочки превратилась в прекрасную цветущую молодую женщину, и Илья наблюдал за этим чудесным перевоплощением, снова открывая в себе созерцателя. И желал созерцать Майю дальше. Уже в новой ипостаси. Он так долго ждал…
Ждал, когда она закончит консерваторию.
Ждал, когда адаптируется в театре.
Ждал, когда начнет свой путь музыканта.
Потому что если она не состоится как скрипачка – это обязательно даст отпечаток на их будущую совместную жизнь. Нереализованность Майи потом больно ударит по ним обоим.
Он это прекрасно понимал.
И ждал.
Ждал, когда она повзрослеет…
И вот теперь был готов к важному разговору.
– Устала? – спросил негромко, остановившись у светофора.
– Немного. Я всегда нервничаю на премьере, ты же знаешь, – ответила Май и уткнулась носом в пионовые розы.
Такие же цветы украшали и ее букет невесты в совершенно несвадебном месяце феврале. Правда, им двоим не было до этого никакого дела. Все осталось в воспоминаниях: красивая церемония, загородный клуб, гости, торт. И, конечно, невеста кидала букет. Поймал его почему-то Сева. Был танец – вальс, в котором Илья уверенно вел свою теперь уже жену. Только для них по-настоящему все началось позже, когда за спинами закрылась дверь номера и Майя тут же схватила его руку и стала рассматривать кольцо, точь-в-точь такое же, как на ее пальце, только размером больше. Тонкая немного выпуклая полоска золота. Ничего особенного.
Но она так внимательно разглядывала, словно не верила.
Это правда? Это действительно правда?
А потом подняла глаза и прошептала:
– Тебе идет обручальное кольцо, – и кратко коснулась желтого ободка губами.
На белом подвенечном платье было
