Когда развеются миражи - Оксана Хващевская
Два месяца, показавшиеся целой жизнью, провела она рядом с ним, но не стала ближе. И вот теперь Шарапова везла мужа в Сиренево, просто боясь оставить его одного. То, что случилось, напугало ее, и девушка опасалась повторения. Увозя его в усадьбу, она тем самым покупала собственное спокойствие. Вот только как долго он пробудет там? На сколько его хватит? Вероятно, ненадолго! Такая жизнь не для него, да и терпеливостью Гончаров никогда не отличался.
Он, конечно же, все равно уедет… А она?
Юлька положила голову на подголовник и закрыла глаза. Как же она устала! С некоторым равнодушием и отстраненностью девушка подумала сейчас о собственных желаниях, стремлениях и мечтах. Два месяца она не садилась за рояль. И только сейчас вспомнила, что была серьезно настроена поступать в академию музыки. Все снова забыто в угоду кому-то. Но не об этом она сожалела. Юля сына не видела два месяца, и те мгновения, минуты и дни, проведенные не с ним, удивительные и неповторимые, уже не вернешь. Без нее его усаживали в подушки, давали первый прикорм, учили восторженно хлопать в ладошки, и, запутываясь ручонками в чьих-то волосах, он не к ее лицу прижимался своим личиком.
Бабушка, мама, тетушка, племяшки и жена дяди Славы — за эти два месяца няньки сменялись одна за другой, и сейчас Шарапова боялась, что ребенок ее не узнает. Два месяца — большой срок для полугодовалого малыша. Вот это действительно было важным, а еще, пожалуй, тот неоспоримый факт, что Сиренево для нее с Гончаровым — последний шанс все прояснить и попробовать начать с чистого листа.
Только думать об этом, представлять куда проще, чем осуществить. Навязывать свое присутствие Матвею Юрьевичу и дальше, ища с ним встреч, а уж тем более бегать за ним, Шарапова не собиралась. Девушка привезла его в имение и, предоставив дальнейшее Марине Прохоровне, которая была теперь главной в усадьбе и уже имела разговор с Андреем Михайловичем, уехала домой. Больница и Москва остались позади, и теперь у нее не было повода встречаться с ним. В столице она выполняла то, что должна. То, что требовал от нее статус жены и матери его ребенка, чтобы между ними ни произошло в прошлом. Но здесь, в Сиренево, во всем этом уже нет необходимости, и дальнейшие ее действия могли быть охарактеризованы как унизительное навязывание. С той самой минуты, когда нога Гончарова ступила на территорию усадьбы, Юлька ни разу не пришла туда. Более того, она даже к плотине не подходила и не переходила на другой берег. Но не проходило и дня, чтобы она не думала о Гончарове, не хотела увидеть его, пусть издали, мельком.
— Юль, с каких пор усадьба стала для тебя местом отчуждения? — как-то вечером, спустя две недели после возвращения, купая с ней Прохора, спросила Марина. — После Москвы ты ни разу там не появилась! Что случилось? Я же знаю, как близка тебе усадьба, как ты привязана к ней! Более того, скоро состоится ежегодный праздник — Большой Спас, к которому мы усиленно готовимся. Это достаточно масштабное и значимое событие для нашего района и области! Ты же знаешь, пиар-отдел отрабатывает свои деньги, и на эти даты все места в визит-центре уже забронированы! Будет много московских гостей, чета Старовойтовых обещала быть. Мне казалось, ты захочешь принять в этом самое непосредственное участие.
— Я знаю, мам, созваниваюсь с нашими организаторами и в курсе всего происходящего, но…
— Юль, ты, из-за Матвея не бываешь в Сиренево? Ты обещала ему не приходить? — напрямую спросила женщина.
— Мам… — девушка вытащила ребенка из ванночки и завернула в мягкое, пушистое полотенце.
— Я не верю, что он мог потребовать у тебя такое! — перебила ее женщина.
— Нет, ничего подобного он, конечно, не требовал. Я сама так решила. Не хочу, чтобы он думал, что я преследую его, ищу с ним встреч, — ответила Юля. — А ты видишь его? Как он там? Чем занят? Надеюсь, не пьет? — после короткого молчания спросила она, целуя влажные темные волосики сына.
— С ним все хорошо, Юля! Нет, он не пьет! Иногда заходит ко мне в кабинет поговорить о делах, да и просто поговорить, но чаще всего он не ищет компании. Сидит то на веранде, то в зимнем саду, официант обычно приносит ему свежезаваренный чай, и по несколько часов он работает за ноутбуком. По утрам и вечерам, говорят, понемногу бегает и не пользуется больше тростью, хотя колено все еще дает о себе знать. Вчера я встретила его, когда шла в Сиренево. Он стоял у балюстрады и, морщась, растирал колено. Еще он иногда ходит купаться на речку, интересуется подготовкой к предстоящему празднику! Мне кажется, с ним все будет в порядке, Юль. Его жизнь потихоньку входит в обычную колею. Охрана докладывала, что пару дней назад он уезжал куда-то вечером один на машине и вернулся поздно. Вероятно, после больницы ему захотелось немного развеяться, это понятно…
— Он уедет скоро…
— Мне кажется, нет. Уезжать он не собирается. Вчера сказал мне, что ему здесь хорошо. Знаешь, общаясь с ним, я поймала себя на мысли, что Гончаров мне нравится. Мы не радовались, когда ты поспешно вышла за него замуж, ведь совсем его не знали. И могли лишь предположить, в каком он «восторге» от родственников из белорусской деревни. Нам казалось, он не пара тебе, с его-то статусом и социальным положением. К тому же очень быстро все у вас произошло. Мне казалось, ты просто хочешь уехать, сбежать, тебе все надоело здесь, манит Москва и та жизнь, которую может обеспечить этот мужчина. Ты не казалась влюбленной.
— Я и не была. Тогда меня не особо это беспокоило. Я думала, что смогу без любви. Казалось, хватит и того, что было между нами. И Матвею этого тоже хватит. Ведь он тоже не любил меня и не ждал ответных чувств. Но я ошиблась. Я всегда казалась себе особой здравомыслящей, а сама все это время жила какими-то миражами, принимая их за реальность, в упор не желала замечать очевидного. Не понимаю, как я могла так долго и упорно заблуждаться!
— Главное, вовремя понять это, Юля. Мне кажется, для вас с Матвеем
