Даниэла Стил - Злой умысел
Когда Абигайль пошла в детский садик, Грейс почувствовала, что вполне готова снова стать матерью, но никак не беременела. Ей было всего двадцать восемь, но врач твердил, что никто не знает, отчего иногда забеременеть легко и просто, а иногда – нет… Однако Грейс прекрасно понимала, что после всего выпавшего на ее долю она должна на коленях благодарить Бога за то, что вообще стала матерью, да еще дважды. Порой она просто стояла и счастливо улыбалась, глядя на ребятишек. Они вместе с Эндрю пекли на кухне оладушки, потом Грейс вырезала кукол из бумаги и нанизывала бусы с Абигайль или все вместе выкладывали на больших тарелках замысловатые картины из спагетти… Грейс обожала возиться с детьми, ей это никогда не наскучивало – она даже не замечала, как летит время.
И вот однажды, собираясь в детский садик за ребятишками, Грейс попивала на кухне кофе и просматривала свежие газеты. Прочитав заголовок в «Нью-Йорк тайме», она ощутила леденящий ужас. Некий психиатр из Нью-Йорка убил свою приемную дочку, девочку шести лет, а его забитая истеричная жена беспомощно наблюдала за этим, не в силах остановить мужа. Глаза Грейс застилали слезы, строчки расплывались. Это было дико, это было невероятно – образованнейший человек, обладатель солидной практики, к тому же преподаватель медицинского института… И такой человек убил эту крошку! Она воспитывалась у них с самого рождения, а собственный их ребенок два года назад погиб – причиной был несчастный случай, но теперь это вызывало естественные сомнения. Грейс зарыдала, представляя себе предсмертные муки малышки, ее крики. Все это стояло у нее перед глазами, даже когда она шла в детский сад, – картина была настолько яркой, что она не могла унять слез. Когда они возвратились домой, Грейс была необычайно тиха и молчалива, и маленький Эндрю, почуяв неладное, стал спрашивать, что случилось.
– Ничего, – сказала поначалу Грейс, но вдруг передумала и приняла решение. Настало время быть с сыном честной и откровенной. – Мне грустно.
– Почему, мамочка?
Четырехлетний Эндрю был величайшим умницей, а внешне – копией Чарльза во всем, за исключением темно-рыжих волос и синих глаз. Отцовские повадки малыша порой смешили Грейс до слез, однако сегодня одного взгляда на собственных детишек было довольно, чтобы зарыдать от жалости к убитой девочке.
– Отчего ты грустишь? – настойчиво спрашивал маленький Эндрю.
Глаза Грейс снова наполнились слезами.
– Один человек был… очень жесток с маленькой девочкой. Когда я узнала об этом, мне стало очень грустно.
– Она в больнице? – серьезно спросил мальчик. Ему всегда нравились машины «скорой помощи» и полицейские автомобили с огоньками и сиренами, хотя они и пугали его немного. Но невзирая на страх, он просто не мог отвести от них глаз.
Грейс колебалась. Она не знала, сказать ли ему, что девочка мертва. Потом решила, что для четырехлетнего ребенка это все же слишком.
– Думаю, да, Эндрю. Полагаю, ей очень плохо…
– Давай нарисуем для нее красивую картинку.
Грейс кивнула и отвернулась, чтобы скрыть бегущие по щекам слезы. У этой девочки не будет больше красивых картинок… любящих рук… никто уже не поможет ей, не спасет…
Новость взбудоражила весь Нью-Йорк. В течение последующих нескольких дней только и говорили, что об этой трагедии. Люди были возмущены и шокированы. А учителя начальной школы, где училась девочка, выгораживали себя, заявляя, что ни о чем даже не подозревали. Да, девочка была слабенькой, и от любого прикосновения у нее сразу же выступали синяки, но она и словом не обмолвилась, что дома у нее неладно. Это особенно возмутило Грейс. Ведь дети никогда не рассказывают, что их дома избивают, – более того, они грудью встают на защиту своих обидчиков. Учителям это тоже было прекрасно известно, и многое могло бы – да что там, должно было – их насторожить!
Каждый день люди приносили цветы и складывали их около дома на Парк-авеню, где жила бедняжка. Когда однажды Чарльз и Грейс проезжали мимо, она из окна машины увидела огромное розовое сердце, сделанное из розочек, и ленту с именем умершей – и у нее сдавило горло…
– Я не могу! – кричала она, судорожно сжимая платок, поданный ей мужем. – Я знаю, что это значит и как это бывает… почему же они все этого не понимают? Почему не могут этого остановить?
…Почему всегда после трагедии все в один голос заявляют, что и предположить не могли, что происходит за закрытыми дверями? Но истинная трагедия в том, что они зачастую прекрасно все знают – и ничего не предпринимают. Именно этому безразличию Грейс страстно желала положить конец. Людей надо встряхнуть, пробудить от спячки… Чарльз нежно обнимал ее за плечи. Его ни на секунду не покидала боль воспоминаний – воспоминаний о том, что пришлось пережить его жене, – и это пробуждало в нем желание быть добрым с ней ежесекундно, искупить всю эту боль… Именно так он всегда и поступал.
– Я хочу снова начать работать, – вдруг сказала Грейс.
Чарльз непонимающе уставился на нее.
– В конторе? – С какой еще стати? Она же так счастлива дома, с ребятишками.
Но Грейс улыбнулась, покачала головой и тихонько высморкалась.
– Разумеется, нет… если, конечно, тебе не нужна новая секретарша.
– В этом надобности нет никакой… Послушай, что у тебя на уме?
– Я думала об этой девочке… и теперь хочу вернуться к работе с жертвами домашнего насилия, с женщинами и детьми…
Эта смерть была для Грейс очередным напоминанием о ее долге спасать из бездны отчаяния тех, кто, как и она когда-то, молчаливо взывает о помощи… Ей удалось выкарабкаться, теперь наступила светлая полоса в ее жизни, но она ни о чем не забыла… Грейс понимала, что никогда не избавится от жгучего желания протянуть страдальцам руку помощи.
– Только не в приют Святого Эндрю, – твердо заявил Чарльз. Он так и не изменил своего решения с тех пор, как они поженились, Грейс лишь наезжала туда в качестве гостьи. А отец Тим уже год как переехал в Бостон и начал работать там. На Рождество он прислал Грейс и Чарльзу открытку. Но у Грейс уже созрел план куда более хитроумный и масштабный…
– А что, если создать организацию? – Эта мысль преследовала ее неотступно уже в течение двух дней подряд. – Пусть она занимается не только бедняками из «трудных» кварталов, но и вполне добропорядочными с виду обывателями – ведь именно среди представителей среднего класса насилие бывает самым изощренным и куда тщательней скрывается… А что, если создать специальные курсы – для учителей и родителей, чиновников и нянек – для всех, кто работает с детьми? Надо научить их безошибочно распознавать тревожные признаки – и незамедлительно действовать… Надо заставить прислушаться всех: людей вроде нас с тобой, наших соседей – ну, вообще всех… Ведь представь только: каждый из нас ежедневно видит тайно страдающих детей и даже не догадывается об этом!
