Хороший мальчик. Строптивая девочка (СИ) - Евстигнеева Алиса
— Ты не можешь нести ответственность за всех.
— За всех нет. Но тут как раз МОЯ обязанность!
С силой кусаю щёку изнутри, пытаясь сдержать всё, что так рвётся быть сказанным.
— И что я теперь должен со всем этим делать?! — вопрос скорее был риторическим, чем реальным. Но ответ слетел с моих губ как-то сам.
— Женись на ней.
Мы всё же разругались. В пух и прах. Мне даже начало казаться, что Стас просто прибьёт меня за всю абсурдность моего предложения. Не знаю, насколько серьёзно я предлагала ему сей вариант, но никаких душевных сил сидеть и смотреть, как он страдает и съедает себя изнутри, у меня просто не было.
Наскоро побросала вещи в рюкзак.
— Сбегаешь?! — обжигает он меня своим ледяным тоном.
— Даю тебе время и пространство.
— То есть сбегаешь.
— Думай, как хочешь, — устало бросаю я ему, и сама же себя за это ненавижу. — Но, Стас, пока ты со своим прошлым не разберёшься, мне видимо, нет места в происходящем.
И о чём я вообще думала, когда затевала этот разговор? Хотела дать ему возможность выговориться. Выговорился. Вот только, приставая к нему со своими вопросами, я не учла одного, что сама же буду принимать всё столь болезненно.
Он провожал меня недовольным взглядом, плотно сжав губы, и лишь напоследок, когда я уже открывала входную дверь, спросил:
— Куда ты?
— В общагу. С Кролей переночую.
На улице стало легче, словно удушающая атмосфера квартиры до этого отбирала всю мою энергию.
Он думал, что я злюсь или психую. А я пыталась облегчить ему задачу. Моё постоянное присутствие рядом только усиливало чувство его вины. Он страдал из-за Насти и ребёнка, поэтому тяготился моим присутствием, видимо, боясь, что этим самым ранит меня. И все эти его загоны по поводу себя и родителей. Стас вырос с чётким убеждением, что он что-то и кому-то должен. Но это был самый дурацкий мотив, для отношений, отцовства… да всего на свете.
И если разговоры не приводили ни к чему хорошему, то нам необходимо было дистанцироваться. Мне казалось это правильным, дать возможность ему обдумать всё самому, а не заставлять разрываться на части, выбирая между одним и другим.
Я шла по предпразничному городу, утопающему в ёлках, огнях и украшениях, и пыталась найти своё место во всей этой истории. К Ольге ехать не хотелось, она бы сказала только одно: «борись».
С кем бороться? С ещё нерождённым ребёнком, который уже сейчас для всех стал проблемой? Нет, в это я даже соваться не хотела. Слишком всё неправильно здесь было, настолько, что становилось противно. Оттого, что мы три недовзрослых человека позволили случиться такому.
Сегодня мне не нужны были наставления. Насмотревшись на Стаса, находящегося во власти своих собственных демонов, я как никогда поняла, что мне пора добить своих. Кто-то же из нас должен был сохранять трезвость мышления и подобие благоразумия.
Долго каталась в метро, переходя с одной ветки на другую, бесцельно меняя поезда. Здесь, среди людей было почти спокойно. Все куда-то ехали, шумели, толкались, решали какие-то свои проблемы. Они жили, и мне хотелось так же.
Выходя на нужной станции, я уже знала, куда несут меня ноги. Здесь всё такое было знакомое, и в то же время чужое и другое, не такое, каким я его помнила в детстве.
Глава 25
Мама. Сколько смысла в одном слове. Мы впитываем эти смыслы вместе с молоком, начиная с первых дней жизни. Нас учат им в детском саду и на школьной скамье, а потом ещё подкрепляют всю оставшуюся жизнь. И если всё складывается правильно, то зачастую мы даже и не пробуем расшифровать, что там скрыто за этими четырьмя буквами. А если задумываемся, то, скорее всего, что-то пошло не так.
Я потратила не один час своей жизни, пытаясь осознать, какое же место мама занимала в моей жизни, и какие роли выпали нам обеим.
Где-то на задворках своего сознания я до сих пор ощущала тупую ноющую боль от разочарования, которое как мне казалось, она должна была испытывать ко мне. Феерическое превращение идеальной Ники в строптивую меня было шоком для всех. Только если для меня всё вышло вполне закономерно и имело свои причины, то родителям было в разы сложнее понять и принять случившиеся перемены. И это мама ещё не видела меня в последнее время, а так бы… Наверное, заработала себе сердечный приступ от сожаления о том, что все её титанические усилия канули в никуда.
На самом деле мне было стыдно. Я всё ждала того момента, когда же наступит моё эфемерное счастье, чтобы прийти к ней и сказать, что справилась. Но поиски его затянулись на долгие года, и в итоге… Потеряли всякий смысл.
Я поднималась по лестнице, осознанно не вызывая лифта, и буквально задыхалась от переполнявших меня воспоминаний. Например, как пятилетняя я, витающая в облаках, лечу с этих самых ступенек и разбиваю колени. Вопила я тогда знатно, а мама дула мне на коленки и желала, чтобы это была моя самая сильная печаль в жизни. А вот мы с Севкой носимся вверх-вниз по подъезду, получая очередной нагоняй от соседки бабы Раи. Или же я в свои пятнадцать возвращаюсь домой из музыкальной школы, мечтающая лишь об одном — рассказать родителям о том, как сегодня мне сдался Рахманинов.
Моё детство было разным. А я упорно училась видеть в нём лишь плохое, лелея свои обиды и разочарования. Так было проще. Отказаться от прошлого и мнить себя другой. Ведь это было слишком невыносимо, осознавать, что сама позволила Олегу так поступать с собой! Какими бы не были мои родители или же отношения с Олегом, это я пустила всё под откос, придя к тому, что так долго и старательно презирала в своей матери. Я разрушила чужую семью. И теперь, мне нужно было понять, как жить с этим.
Мама открыла не сразу. Я долго топталась на месте, стараясь не замечать того, что старинная резная дверь соседей, которой когда-то так гордилась Вера Григорьевна, была заменена на кусок дорого пластика.
Мысленно представлялось, что Светлана Викторовна стоит с той стороны двери, разглядывая меня в глазок и затаив дыхание, решает впускать меня в дом или нет. И от этого стало неожиданно грустно.
Возможно, всё было не так, или же она всё-таки решилась, но дверь открылась, и мы с мамой упрямо уставились друг на друга. Она совсем не изменилась, всё такая же прямая, строгая, элегантная. Её возраст уже давно подходил к пятидесяти, но внешне она даже до сорока не дотягивала. Красивая. Правда, во многом эта красота отдавала холодом и сдержанностью, но на душе у меня всё равно потеплело, несмотря на то, что мама смотрела жёстко и скорее возмущённо, чем удивлённо.
Не зная, что говорить, я просто приветственно помахала рукой. А мама молча отошла в сторону, пропуская меня в дом.
Здесь мало, что изменилось. Чисто, ухожено… почти идеально. Разве что следы проживания отца появились — обувь в коридоре, верхняя одежда на вешалке, зубная щётка и станок в ванной, совместные фотографии на стенах… Мои, кстати, весели всё на тех же местах.
Я зачем-то брожу по квартире, а мама стоит в коридоре, скрестив руки на груди, сказать нам пока что друг другу нечего. Изнутри гложет желание найти следы прежней себя, и мне почти удаётся поймать за хвост свои мысли и желания, но ведь они не в стенах, а где-то во мне. А ещё есть моя комната, в которую я так и не решаюсь войти, опасаясь встречи с десятком безжизненных кукольных взглядов.
Сломалась я в гостиной. Оно всё ещё прекрасно. Блестящие лакированные бока, светлое дерево, плавные линии. Моё фортепьяно. Жадно сглотнула, села на диван и разрыдалась. Абсолютно неожиданно, пугая саму себя, но будучи не в состоянии хоть как-то это контролировать.
Просто сидела на диване, подперев голову руками и упираясь локтями в колени, смотрела в одну точку на преданное когда-то мною фортепьяно, и пускала бесконечные потоки жгучих слёз.
А потом знакомые мамины руки, прижали меня к её груди, и я окончательно выпала из этой реальности, повторяя лишь одно: «Мамочка, я столько всего натворила».
