Нина Демина - Предсказания китайского печенья
Буквально через секунду он снова станет прекрасным иноземцем, волею судеб оказавшимся в далекой Московии, попавшим в плен серых глаз и наслаждающимся своим негаданным счастьем. Для меня же, было бы счастьем сейчас просто уснуть, обнимая друг друга. Просто вместе спать.
Глава четвертая
Сборы в дорогу внесли оживление в серую, как она выражается, Аллочкину жизнь.
– Завидую тебе, подруга. С любимым я полетела бы в Питер как на крыльях. Только вот, не зовет меня никуда, зануда Мишель. Уж, не в тебя ли он влюблен? Вел себя как ревнивый муж, все интересовался: какие чувства ты испытываешь к Анри? Это отравило мои романтические свидания. Меня не оставляло чувство, что он пригласил меня только за тем, что бы я рассказала все новости о вас. Ну, я и расстаралась – любит страшно, от любви иссохла вся, волосы поредели, того гляди и зубы выпадут.
– Это что, правда? – в глубине души я чувствовала, что Мишель как-нибудь напомнит мне о том, что я предпочла ему Анри.
– А ты как хотела, оба кавалера и все тебе? Пусть думает, что ты превратилась в метелку. С Анрюшей каждый день виделся, сплетничал, чего ж меня допрашивает?
Сверяет показания, Анрюшке не верит, – категорично заявила Аллочка.
– Что ж ты мне раньше не рассказывала? – спросила я, встревоженная новостью.
– Думаешь приятно, когда твой кавалер отдает предпочтение другой? – начала она обиженно, но потом, опомнившись, сказала. – Да, ерунда все это, я с Мишелем время свободное провожу – подруга бросила, променяла на лягушонка.
– На лягушатника, – поправила я.
– Бог с ним, с Анрюшей, хороший парень. Надо признать, Мишель никогда на мою девичью честь не посягал, так что никаких заблуждений на этот счет не имею, – разглагольствовала о своем кавалере Аллочка. – На "Мерседесе" прокатиться, в ресторации отужинать, в киношку сходить, мне и ладно. Лучше вот что скажи, долго ты будешь Анрюшке свои песни комсомольские петь, о том, что вся жизнь впереди или уже…?
– Рано еще… – не сдавалась я, твердо решив придерживаться выбранной мною версии.
– Парторгу расскажешь. ЭТО в нашей жизни никогда не рано, а вот поздно вполне может быть. Смотри-ка, какие по Москве хохлушки рыскают – кровь с молоком, на все готовы ради московской прописки, а уж о прынце заморском и речи не идет.
– Не волнуйся, я обещала Анри ночь полную любви в скором поезде Красная стрела, по дороге из города-героя Москвы в город-герой Ленинград, – сказала я Аллочке полуправду.
– Золотко ты мое! Уж, мы-то тебя соберем в путь-дорогу, платья лучшие из собственного гардероба не пожалею! – взревела Аллочка, забыв, что носит одежду на два размера больше моего.
Чемодан, часом ранее, был взят взаймы у Ольги, чаще бывавшей за границей, чем сам Министр Иностранных Дел.
Открыв мой платяной шкаф, Аллочка хозяйским глазом оценила его содержимое.
– Атласное, к синим туфлям, – снимая платье с плечиков и бросая на кровать, распорядилась Аллочка.
– Пье-де-пуль напомнит ему Родину, – следом отправился костюм с "болеро".
– Брючный костюм для прогулок по городу…
– И, наконец, "Лебединое озеро"! – словно ожидая шквал оваций, провозгласила Аллочка.
– С ума сошла, – возразила я.
"Лебединое озеро" я сшила на празднование Нового 1987 года и больше никуда не надевала, по причине специального кроя и обилия прозрачной органзы по краю декольте и низу платья. "Ле6единым озером" прозвали его из-за черного цвета и еще потому, что в нем я выглядела как Одилия.
– Как хочешь, я бы блеснула, – повертев в руках и повесив платье назад в шкаф, она вздохнула, словно вспомнив блеск и мишуру весело проведенного Нового года.
– Пеньюар возьмешь мой, – велела она. – Слушать ничего не хочу! Там размер не важен, важно количество обнаженного тела в кружевах. Действует возбуждающе!
Не могла же я признаться подружке, что моему любимому уже знакомо мое обнаженное тело, и вполне устраивает без конфетной обертки из шелка. Пришлось согласиться, дабы не вызвать подозрений в нежелании выглядеть соблазнительной в первую "брачную" ночь.
– Баста, – Аллочка налегла на крышку многострадального "Самсонайта", и он, жалостливо скрипнув кодовыми замками, закрылся.
– Скажи, родная, и когда я буду надевать эти ошеломительные наряды, едем всего на три дня, – было вступила я.
– Еще спасибо скажешь. Не бесприданницу, чай, выдаем, – шумела подруга. – Как говорят в Советской Армии: умом ты можешь не блеснуть, но сапогом блеснуть обязан. А мы и умом, и нарядом и небесною красотою. Так что, Нелька, вся страна смотрит на тебя. И, что б без обручального кольца не возвращалась!
– Тьфу, тьфу, тьфу… – поплевала я через левое плечо. – Не сглазить бы!
Мои домашние пожелали мне приятного путешествия, Лерка не сдержала своей радости оттого, что несколько дней поживет "по-человечески, без соседей". Папенька порывался проводить меня, но я успокоила его, убедив, что еду с очень ответственным мужчиной и, непременно, познакомлю их всех по возвращению домой, неудобно, если семейство вывалит ночью на улицу знакомиться и прощаться.
На Ленинградский вокзал нас отвез Мишель. Сам вызвался.
Если честно, то после рассказа Аллочки, об интересе Мишеля к нашим отношениям, на вокзал я лучше бы отправилась на такси. Не хотелось начинать путешествие с нескромного любопытства или зависти друга юности Анри. Но, видя, как Анри с удовольствием принял предложение Мишеля, оттаяла – может быть, мы слишком подозрительны и это просто забота о друге, находящемся в чужой и, наверняка казавшейся ему враждебной, стране.
Из-за позднего отправления поезда, толчеи на Ленинградском вокзале не было. В привокзальном кафетерии мы ожидали, когда состав подадут на пути. Рядом расположился цыганский клан, дети спокойно сидели на материнских руках, последние исподволь поглядывали на нас, словно решаясь подойти и попросить позолотить ручку за предсказанное женское счастье. Но, старый цыган, зыркнув своим орлиным глазом, пресек еще не начавшиеся приставания к иностранцам.
Наконец, состав подали, и мы двинулись по перрону, сопровождаемые перестуком колес моего чемоданчика, который вез Мишель. Они с Анри шли немного впереди нас, о чем-то говорили по-французски. Я удержала рукой Аллочку, собравшуюся было догнать их. Пусть поговорят. В ночном резонирующем воздухе до нас долетали обрывки фраз.
– Наставления дает, – резюмировала Аллочка. – Боится, стреляный воробей Мишель, чует, что считаны Анрюшкины холостые денечки.
– Ты – иерихонская труба, Аллочка. Говори тише, а то о наших планах уже слышали машинисты пригородных электричек, – и я дернула ее за рукав.
