Юлла Островская - Духи и сигареты
— Отец сходит. — Анжелика оценивающе разглядывала молодого человека, непрерывно кивая при этом головой. — А ты будь повежливей. Я тебе в матери гожусь.
— Как вы мне надоели, кто б знал, — вздохнул Алесандр и, закутавшись с головой в одеяло, отвернулся к стене.
— Дочь, уходим, нам здесь не рады, — гордо заявила Анжелика Витальевна и встала. — Вы еще узнаете горечь одиночества, молодой человек, но не зовите, будет поздно! — И она первой вышла из палаты, захлопнув за собой дверь, и первой обругала дежурную медсестру, не дожидаясь, пока та сделает ей замечание.
Алесандр остался один. Он смотрел в стену и тупо чертил пальцем бессмысленные фигуры. Он поймал себя на том, что ему хочется плакать, как в тот день, когда он приехал в Москву в надежде дождаться звонка от Жанны, Она тогда ничего не обещала, и Алесандр даже не был уверен, что у нее есть его телефон. Он просто ехал в метро, плакал и ждал.
Алесандр повернулся, дотянулся до сумки, нашел мобильный телефон, зарядное устройство, с трудом достал до розетки, включил. Ни одного пропущенного звонка от нее, Жанна не звонила. Жанна не позвонит.
Ладно, все, хватит. Жанна — это уже завершенный фильм, отснятая кинопленка. Причем все не просто снято, а уже озвучено, смонтировано и выпущено в прокат. И даже уже вышло из проката и кануло в Лету. Фильм не удался, не стал классикой, не получил Оскара. Учебная работа. Не более. Пленка испорчена и отправлена в архив. Гонорар выплачен актерам сполна. А вам, Алесандр Райшер, «неуд.». Вы были слишком искренни, совсем не играли. Но роль, как и слово, — не воробей, сыгранного не воротишь.
Молодой человек посмотрел на кулек грецких орехов. Со вчерашнего дня он к нему так и не притронулся. Алесандр раскрыл его, взял один орешек, откусил и съел один кусочек. Затем он приподнялся на кровати и попытался дотянуться до форточки, но для этого надо было согнуть ногу, на что Алесандр сейчас оказался не способен. Он заметил лежащий на пустой соседней кровати зонт-трость. Должно быть, кто-то из этих двоих его здесь оставил. Алесандр протянул руку, взял зонт, оперся на него и попытался встать. В это время в палату вошла Кристина.
— Извините, я забыла…
Алесандр протянул ей зонт, снова лег на кровать и произнес:
— Открой форточку.
Кристина открыла. Алесандр протянул ей кулек с орехами.
— А теперь бери по одному, — тихо сказал он, — и выбрасывай.
— Что?
— Бери по одному и выбрасывай.
Алесандр закрыл глаза.
— Тебе плохо? Давай я врача позову?
— Мне хорошо. — Алесандр посмотрел на Кристину и приблизил кулек с грецкими орехами вплотную к ее руке. — Бросай. Только по одному, пожалуйста.
Кристина нерешительно взяла из кулька несколько орехов, какое-то время еще молча и непонимающе смотрела на Алесандра, а потом по одному, как он и просил, выкинула их за окно.
— Бери по одному, — снова напомнил Алесандр.
Он наблюдал, как летели и падали за окном очищенные грецкие орехи, как некоторые из них исчезали, сливаясь с землей, а другие становились добычей бродяжных голубей. Он смотрел за окно и плакал.
Только когда кулек был уже больше чем наполовину пуст, Кристине пришла в голову мысль о том, что этот ритуал, возможно, является для Алесандра своеобразным прощанием с прошлым, а именно — с Жанной. А что если еще несколько часов назад ее руки касались этих орехов, этого кулечка — руки Жанны, невысокой светловолосой женщины из старого района Китай-города… Здесь остался ее запах…
Кристина замерла, крепко сжала кулек обеими руками и резко отвернулась от окна.
— Бросай, — прошептал Алесандр.
— Это от нее?
— Да. Бросай, я сказал.
Когда кулек опустел, Кристина аккуратно сложила его и опустила в карман. Она перевела взгляд с окна на Алесандра. Тот лежал с закрытыми глазами, и лицо его было мокрым от слез.
— Ты в порядке? Может, правда, лучше позвать врача?
Алесандр открыл глаза, посмотрел на Кристину и рассмеялся.
— Ты действительно дрессировщица?
Он снова расхохотался, и теперь уже на глазах его выступили слезы смеха. Кристина взяла зонт.
— Да. А почему ты смеешься?
— Могу себе представить, как ты входишь в клетки к тиграм и львам! В тебе, наверное, одни кости, и распробовать-то даже нечего!
Он снова рассмеялся, сжимая ладонями одеяло.
— Остроумно. Только я не вхожу в клетки ни к тиграм, ни ко львам.
— Да? А кого ж ты тренируешь, то есть дрессируешь?
— Лошадей.
— Зачем? Мне говорили, это умные животные.
— С ними тоже надо уметь обращаться. Когда я училась в институте, то играла в одном театре наездницу, потом в цирке делала номера с лошадьми, теперь работаю на конюшне инструктором и дрессировщицей. Среди лошадей порой попадаются дикие особи.
— Интересно. — Алесандр вытер влажное от слез лицо. — Ну, иди, дрессируй.
— Поправляйся. — Кристина вышла, бесшумно закрыв за собой дверь.
Алесандр вообразил, как она скачет на дикой лошади по цирковой арене, потом представил, как на той же лошади по лавандовому полю скачет…
Он приподнялся и посмотрел в окно, которое выходило не во двор, а на улицу. И хорошо. Можно было наблюдать не больных в пижамах и врачей в белых халатах, а обычных прохожих, машины, витрины магазинов. Вот вышла Кристина, остановилась, что-то подняла с земли, еще что-то… Алесандру показалось, что она собирает орехи, которые сама же несколько минут назад выкинула в окно. Он рассмеялся. Но вот Кристина подняла еще несколько орехов. Затем она достала из кармана кулек, развернула его и сложила туда собранные ядрышки… Что за бред! Не есть же она их собирается, в самом деле!
Алесандр отвернулся от окна и лег поудобнее. До чего же все-таки банальны люди. До чего же банальны…
* * *Валера подошел к Кристине после ужина.
— Ну как, принесла? — шепотом спросил он.
— Что принесла?
— Фотографию, что!
— А, фотографию. Да, конечно.
— Давай.
— Сейчас. — Кристина взяла сумочку и открыла ее.
— Валера, подойди на минутку, — раздался голос отца.
— Ну, быстрей.
— Не торопись, успеешь. — Кристина никак не могла расстегнуть молнию среднего кармашка.
— Валера!
— Да щас, пап!
— Сына, на минутку!
Валера выбежал из комнаты, и как раз в этот момент Кристина коснулась фотографии, достала ее и поняла, что не отдаст эту карточку. Никому. Ни за что. Никогда.
С фотографии на девушку смотрела голубоглазая женщина. Она улыбалась — следы кофе и сигарет на зубах. Такая странная, такая далекая, такая чужая, но вместе с тем такая родная. Жанна.
