Ронда Дьюпорт - Чудо поцелуя
Она закончила бинтовать грудь охранника и присела на корточки. Джо доверчиво протянул руку и коснулся ее пальцев своими. Сознательно она бы себе такого никогда не позволила, но неожиданно ее пальцы инстинктивно ответили на это ласковое прикосновение.
— Вы неплохо запеленали сержанта, — сказал он ей. — Может быть, вам следовало стать медсестрой.
Уголки губ его чуть изогнулись, что, похоже, должно было изображать улыбку. Как бы то ни было, после этого ей снова захотелось говорить с ним.
— В нашей семье уже есть доктор. Моя сестра Джейн — штатный врач Балтиморской больницы.
— Звучит так, будто в роду Пикфордов есть два достойных отпрыска.
— Три — потому что, если я и могу себя назвать достойной, то вслед за братом и сестрой. Они оба образованнее меня. Наш Стивен служит в госдепартаменте и недавно получил благодарность от госсекретаря.
— У меня тоже есть младшая сестра. Я долго не видел ее, до того как появился дома несколько дней назад.
В голосе преступника прозвучала тоска, и сейчас это не показалось ей удивительным, как могло быть еще пару часов назад.
Он провел мизинцем взад-вперед по костяшкам ее пальцев, и это нежное прикосновение отозвалось ласковым теплом внутри. Конечно, не надо было бы позволять подобное, но это действовало успокаивающе после жутких событий, которые они только что вместе пережили.
— Сестренка не навещала вас… э…
— В тюрьме? — Он запросто выговорил слово, которого она тактично постаралась избежать. — Нет. Я ей не позволил. Уже один суд так сильно подействовал на ее нервы. Тут не до семейных визитов в тюрьму.
Уоткинс снова провел пальцем по тыльной стороне ее маленькой теплой ладони, которую он сжимал в своей руке. Его восхищала ее женственность и в то же время недюжинная сила, которую он сразу же ощутил. Ее тепло благодатно входило в его тело, расслабляя усталые мышцы и даже снимая ноющую боль над бровью.
Когда они возились с охранником, он очень старался не прикоснуться к ее бедру, которое двигалось так соблазнительно близко. Господи, как же он старался! И преуспел в этом не больше, чем когда в шестилетнем возрасте мужественно пытался держаться подальше от чулана, куда его мама сложила рождественские подарки, в их мрачном доме. Но осмелился только на игру с ладошкой.
Он ждал, что Нэнси отдернет руку. Лучше бы она это сделала. Эта игра болезненно напоминала ему обо всем, чего он лишился. Но ради собственной жизни нельзя было отпускать руку, которая так чувственно подрагивала в его руке. Держа ее, он почти заставил себя поверить, что он обычный человек, как любой другой, имеющий право ласкать женщину, наслаждаться общением с ней…
Нет, он не был таким, как другие. Он отмечен печатью отверженного, признан недостойным быть членом общества, недостойным касаться даже шлюхи, а не этой красивой и привлекательной женщины. Ее мир был закрыт для него. Он не должен допускать, чтобы бунтующая кровь заставила его забыться. Этого нельзя допустить, приказал он себе. Тюрьма достаточно научила его самоконтролю.
Но, при одной мысли о возвращении в нечеловеческую жизнь, ждавшую его, к горлу подступала отчаянная тошнота.
— Джо, — подала голос Нэнси. — Я хочу, чтобы вы знали… ну, что я намерена помочь вам. Очерк, который я напишу о том, как самоотверженно вы себя вели в этой ситуации, будет иметь вес при рассмотрении вашей апелляции. Я надеюсь, вам скостят срок…
Он вполголоса выругался и оттолкнул ее руку.
— Держите свою жалость при себе, леди, — бросил он, поднимаясь на ноги. — Мне она не нужна.
Тюрьма уже отняла достаточную часть его мужественности. Черта с два он отдаст еще хоть капельку — даже женщине, от которой безумно кружится голова.
Нэнси видела в его глазах всполох гнева. Она так и думала, что холодная, бездушная система правосудия не убила в нем мужских страстей, разве только пригасила их.
— Простите, я не имела в виду…
— Кажется, водопровод работает, — невежливо перебил он. — Можно умыться… Теперь надо посмотреть, что с ногой у рыженькой, — напомнил Уоткинс, когда они с Нэнси хорошенько отмыли окровавленные руки. — Лучше это сделать вам. При виде меня она съеживается от страха. Это очень глупо, но я не могу в этом винить почти ребенка.
Он-то считал, что ему наплевать, когда люди смотрят на него как на морального урода. Но перекличка в ресторанчике по поводу их прибытия показала, что это не так.
Девушка-подросток, может быть, и боялась Джо Уоткинса, подумала Нэнси, но — вот странное дело! — сама она не испытывала никакого страха.
— Рыженькая подождет. Сейчас ваша очередь.
Его глаза, обведенные темными кругами, влажно блестели, и от нее не ускользнуло, как часто он жмурил их.
— Рана у вас на голове сильно болит? Она снова начала кровоточить.
— Да ничего особенного, терпеть можно.
После всего что ему довелось вынести, рана действительно должна была казаться пустяком, размышляла Нэнси.
— Сядьте-ка на ящик, чтобы мне было удобнее работать с вашей головой.
— Не стоит беспокоиться, леди.
— Не артачьтесь, Джо! Пожалуйста, сядьте!
Ее изумила мысль, неужели этот крупный, сильный мужчина побаивается, как бы она ему не сделала больно?
— Я буду обращаться с вашей болячкой крайне осторожно.
Она положила ему руку на плечо, принудив сесть. Все его тело напряглось, когда он медленно опустился на ящик. Как можно мягче она провела пальцами по его лбу, чтобы откинуть волосы с раны. Он чуть застонал.
— Ой, какая я неловкая! Извините.
— Ничего, продолжайте, — пробормотал он.
Джо не возразил бы, если она сделала ему еще больнее. Может быть, это бы успокоило то бунтарство в паху, которое возникало всякий раз, как Нэнси касалась его. Накладывая на рану антисептическую повязку, она тронула теплой грудью его плечо. Он снова застонал и услышал, как она бормочет извинения, думая, что опять причинила ему боль.
Причина его стонов была совершенно иной. Обрабатывая рану, она дарила ему добро: Но он, распаляясь, был готов отплатить ей невообразимым злом — забрать ее из красивого, безопасного мира радости и доверия в свой мир — мрачный и безобразный.
— Я разберусь с остальными сама, — сказала Нэнси. — Пойдите сядьте за столик и отдохните. — Но была приятно удивлена, когда Джо без разговоров последовал за ней.
Интересно, что поделывают сейчас мои брат и сестра? — думала она, проходя мимо разбросанных жестянок с безалкогольными напитками и перевернутых коробок с крекерами. Вряд ли кто-нибудь из них попадал в такую переделку, как она. Ее сестра рано утром выехала из дома, чтобы в условленный час добраться до семейной дачи в горах. Брат также выехал из своего дома в пригороде Вашингтона задолго до того, как началась буря.
