Алена Левински - Изменяю по средам
– Хорошее место, красивое… Поднимусь по лестнице и рожу на верхней ступеньке.
Слева дом туго обвит коричневой лозой. Кажется, что это и не лоза вовсе, а фантастическая злобная тварь вылезла из-под земли, пробравшись между камнями, и задушила в смертельных объятьях человеческое жилище.
– Кать, это что? Хмель? – спрашиваю я, заворожено рассматривая диковинное плетение.
– Это… погибель моя… – громко дышит Катька, поднимаясь впереди. – Лучше бы я осталась дома…
– Нет, это виноград! – радостно кричит Димка уже откуда-то сверху. Ему так приятно наблюдать за восхищенными лицами гостей, что он даже забывает утешить Катерину.
Справа дворик-колодец, обрывом уходящий вниз так, что смотреть боязно – дыхание перехватывает. На узком балкончике с внешней стороны прибито бордовое колесо от телеги – для красоты. А рядом в серой напольной вазе в форме раскрывшегося бутона нежно-розовые венчики неизвестного цветка, приветливо повернувшегося к нам… И ведь цветет же под снегом!
Бросить бы все… Все-все! И поселиться в такой квартирке, под небом Тюбингена на месяц-другой. Никуда не торопиться, ничего не быть обязанной сделать, не волноваться и не мечтать. Вставала бы я рано, ложилась тоже, телевизор бы не заводила, зато приобрела бы старенький радиоприемник и плетеное кресло на балкон. Каждое утро ходила бы в булочную за углом за свежими булками с тертым орехом и, взяв чашку кофе, молча смотрела бы на прохожих за стеклянной стеной. Может быть, даже начала бы пить молоко, которое на дух не выношу.
– Маш, ты что застыла? – услышала я голос Катьки.
Друзья-товарищи стояли на верхней площадке, как группа туристов на экскурсии, и выжидающе смотрели на меня.
Звонко и весело забили часы на ратуше. Закачалась елка с разноцветными шарами, достающая верхушкой до часов. В окнах соседнего дома – кружевные занавески в ряд, внизу – плотный строй велосипедов, припаркованных на специально отведенном для этого пятачке. Напротив – ресторанная вывеска с витиеватой надписью и сосиской лапками кверху.
Сфокусировавшись на черных ангелочках спящего зимой фонтана, Гришка побежал к ним.
– Мама, смотри, у него писютка! – радостно и громко сообщил он, показывая пальцем на скульптурного карапуза.
– Гриша, не тычь пальцем, это некрасиво, – менторски заметила я.
– Как же долго я к тебе шла сегодня… – застонала Катюха и из последних сил устремилась к ресторанчику.
Важный официант в салатового цвета рейтузах и белой рубахе на шнуровке приглашает нас пройти на второй этаж. Там есть очень удобные места, заверил он нас по-немецки. Помог Катьке снять пальто, ласково улыбнулся на ее живот и сказал что-то милое притихшему Гришке.
На втором этаже полумрак, со стен смотрят бутафорские головы лосей и вепрей, в углу висит огромный охотничий рог с цепочкой.
– Надо выбирать колбаски, их здесь десять видов, – посоветовала Катерина, разложив по столу полиэтиленовую гармошку меню.
Официант ждал, не торопя нас, но и не уходя прочь.
– Я хочу колбаску, – сказала я на своем ужасном английском. – Большую колбаску. Настоящую немецкую колбаску.
Лицо официанта приобрело озабоченное выражение, он наморщил лоб и судя по всему пытался разобрать хотя бы одно слово из моей речи.
– Ну вот, – мрачно констатировала я. – А меня уверяли, что в Германии все понимают по-английски.
– Почти все, – гаденько улыбнулся муж. – Но только в том случае, если с ними говорят по-английски.
– Настоящую, понимаете? – обратилась я опять к официанту, проигнорировав выпад Антона. – Немецкую. Колбаску. Большую!
Димка перевел официанту мой заказ, тот удовлетворенно кивнул, – и записав все наши пожелания, удалился.
Со второго этажа было хорошо видно манящую мишуру из сувенирного магазинчика, расположенного при входе.
– Я схожу посмотрю подарки в Москву, пока готовят еду, – дружелюбно сказала я Антону.
– Хорошо, – кивнул муж. – Только не сбеги, пожалуйста.
Катька с Димкой усмехнулись. Конечно, разве ж он мог смолчать!
В магазине высокие полки, заставленные крайне нужными мне вещицами. При входе целая коллекция тирольских шляп. Подсвечники на тонких, как лебединые шеи, ножках. Подсвечники-домики, с уютно мерцающими окнами, ароматические свечи…
А дальше – целая полка со страстно любимыми мною колокольчиками, самых безумных видов, форм и размеров. Строгий стальной, без изысков, с длинным языком, на котором выгравировано что-то по-немецки. Гипсовый с пышнотелыми фрау по кругу. Колокольчик-молочник, с ведрами по бокам, с бородой и усами. Колокольчик-корова, белый, в рыжих пятнах, с грустными глазами, совсем как на рынке в Сокольниках. Бумажный колокольчик с индийскими узорами. Интересно, как он звенит?
И вдруг я увидела то, что мне необходимо до зарезу. Колокольчик-сова с круглыми лупатыми глазами, с натуральными перьями и ощетинившимся птичьим хвостом смотрел на меня и ждал. Я подошла поближе. Потрогала жесткий крючковатый клюв. Сова улыбнулась мне, замурлыкала, как кошка, и мечтательно закрыла глаза. Внутри, на язычке, болтался ценник со штрихкодом. 23 евро. Совсем опупели!
Я положила колокольчик на полку и повернулась к выходу. Сова всхлипнула и курлыкнула грустно мне в спину. Я посмотрела открытки с видами Тюбингена, керамические тарелки на стену и выставку штопоров, стилизированных «под старину». Задержалась у стенда со щипчиками для барбекю, потом внимательно изучила щеточки для камина.
Продавец говорил по телефону и вдруг наклонился за стойку и стал там что-то искать, не прерывая разговора. Это был момент истины. Я быстро шмыгнула в угол колокольчиков, схватила сову и спрятала ее под свитер. Нащупав на язычке бумажку-штрихкод, отчаянно заскребла ее ногтем. На пол посыпалась мелкая бумажная стружка.
Продавец вынырнул из-за стойки, встретился со мной взглядом, улыбнулся, продолжая беседу по телефону. Я попыталась изобразить ответную улыбку. Видимо, получился страшный оскал, потому что юноша опять нырнул под прилавок. Я пулей бросилась вон из магазинчика, зацепилась о резиновый коврик у двери, неловко подпрыгнув при этом, чтобы не упасть и не выронить свое богатство.
Чуть не сбив потенциального покупателя, входившего в этот момент в магазин, я побежала в ресторан и, только взлетая по лестнице на второй этаж, обернулась, выпучив в ужасе глаза. Посетителем оказался все тот же Ганс, мой коллега и собутыльник. Он приветливо помахал мне рукой и скрылся в магазине.
Еду уже принесли. На огромной, совершенно плоской тарелке меня ждала пара тощих, как глисты, бледных колбасок, коротких и несчастных, в окружении жидкого болота тушеной кислой капусты.
