Вера Копейко - Партнер для танго
— Простуда — это неделя. — Марина вздохнула и посмотрела ему в глаза. — А могут совпасть мои желания и ваши возможности? Это… часто случается?
Она посмотрела на него. Он заметил, что глаза ее смеются. Значит, уловила его глубокую, гм… мысль?
— Ага… Вы хотите, чтобы я у вас нашел…
— Я предлагаю вам найти… — перебила она его, — все, что угодно, но на две недели. — В ее голосе он услышал требование. Видимо, она сама это услышала и тоном покорной просительницы добавила: — Мне не успеть.
— За две недели вы нароете, — Антон сам удивился вылетевшему слову, но не стал поправлять себя, — столько овощей?
Она рассмеялась.
— Нарою. Вы ведь… поможете мне?
Она слегка подалась вперед. Он снова ощутил сладковатый аромат.
Ему показалось, что так должно пахнуть лето, которое сейчас на пути в южное полушарие. Его взгляд упал на флакон, который лежал возле подушки. «Лето», прочитал он слово, написанное по-английски. Духи с запахом лета.
Антон улыбнулся, глядя ей в глаза. Она не моргала, его взгляд скользнул ниже, на нос с покрасневшими крыльями, на губы. На нижней он заметил красноту — вот-вот высыпет лихорадка.
Потом, не без некоторого смущения, его взгляд скользнул по шее, которая казалась бесконечно длинной в расстегнутом вороте блузки. Он знал, что анатомически это никакая не шея, а пространство между грудями, не сомкнутыми лифчиком. Но что ему сейчас доводы анатомии? Антон сделал собственное открытие — ему нравится длинная женская шея.
— Помогу вам? Шить… картошку? — пробормотал он, с трудом отыскав нить разговора.
В его голосе она услышала что-то еще, кроме слов, и улыбнулась. Антон почувствовал озноб в теле. Уж не заразился ли сам?
— Но… может, тогда мне тоже взять бюллетень…
— Вот этого не надо! — Марина замахала руками. — Тогда ко мне явится другой доктор.
— Хорошо, — сказал он, вставая. — Будет вам бюллетень.
— Выпьете чаю? — спросила Марина, тоже поднимаясь. — Свежий, нынешнего урожая…
— А вы и его тоже… сами делаете? — спросил Антон, припадая носом к пучку зелени, висевшему на стене. От него пахло знакомо. Но чем — он не знал и не стал спрашивать.
— Нет. — Она по-детски помотала головой. — Мне заказали только русский огород. А чай подарили заказчики — недавно привезли из Китая.
Он готов был пить с ней чай — и не только. Но часы пробили одиннадцать, а у него еще четыре вызова.
— Спасибо, нет, — отказался он. — Слышите? Время.
Она кивнула.
— Но предложение остается. Чай ваш. Он ждет вас… тоже…
Вот так Антон познакомился с Мариной Ельцовой.
Он сделал ей предложение зимой, когда они лежали на кушетке и смотрели в окно. Вагон монорельса прошел мимо, совершенно пустой — зимой никто не хочет кататься. Кроме машиниста, но он — за зарплату.
Марина улыбнулась.
— Замуж? А зачем? — спросила она, обнимая его за шею. — Зачем, мой мальчик? Я старше тебя, сам знаешь, на сколько.
— Ну и что? — Он стиснул в руке прядь ее жестких волос, потянул, выпрямляя.
— Ты считаешь, это не важно? — Она засмеялась, пощекотала его за ухом, как щенка.
— Ты не выглядишь старше меня. У тебя неправильный паспорт, — настаивал он.
— Откуда ты знаешь, мой участковый доктор? Сколько раз ко мне приходили твои коллеги, но никто ничего такого не говорил.
— А что они тебе говорили? Ну, что?
Он выпустил ее волосы, прядь мгновенно превратилась в жесткую спираль, оперся на локоть. Он смотрел на Марину сверху вниз, на ее тонкое, но не худое тело.
Она смеялась:
— Они были тетеньки.
— Да они сами ничего не знают.
Он упал рядом с ней, как будто рука, на которую он опирался, подломилась.
— Зачем нам жениться? — тихо спрашивала Марина, поглаживая его грудь. Маленькие, почти детские пальчики ворошили светлые волосы, густые и жесткие. — Для меня это время еще не пришло.
— Но тебе же не…
— Не двадцать лет, ты прав. Мне, Антончик, уже тридцать четыре. Но все равно… Все равно… В общем, нам не надо жениться.
Антон хотел обидеться, отвернуться от нее. Но, увидев вагон монорельса, замерший напротив окна, прикрыл Марину собой.
— На самом деле — разве плохо вот так? Ты знаешь, что есть я, я знаю, что есть ты. Мы связаны не бумажкой, а желанием…
Он обнял ее и притиснул к себе.
— Я хочу, чтобы ты была всегда со мной.
— Буду, буду… Всегда… А ты знаешь, сколько это — всегда?
Он прижался губами к ее губам…
Вот так было осенью и в начале зимы. А сейчас он шел к ней прощаться. Не навсегда, говорил он себе, хотя знал — неправда.
Они прощались на той же кушетке, но монорельс не прошел ни разу. Вагоны ходили по расписанию, а он успел проститься с ней между рейсами — в двадцать пять минут.
Когда Антон вышел из подъезда, он увидел, как поезд остановился напротив Марининых окон. Рука сама собой поднялась, приветствуя машиниста и пассажиров. Лица, словно за стеклом аквариума, дрогнули вместе с поездом.
Ему показалось, он сам выбрался из аквариума, в котором задержался слишком долго, — кислород закончился. Теперь Марина отключит аквариум, вымоет его, нальет в него свежей воды. И пустит кого-то свежего?
Он подцепил носком ботинка кучку палой листвы. Она взлетела вверх. Он тоже улетит, на днях… Тоже вверх…
5
Зоя Павловна Русакова сидела на балконе, прижавшись спиной к нагретой за день солнцем стене. Окна ее номера выходили в гостиничный сад. Внизу, среди пальм и других, неизвестных ей деревьев стрекотала газонокосилка. Оттуда долетал острый запах свежесрезанной травы.
Женщина смотрела на высокие пинии. Они топорщили ветки перед бетонным забором, неприступно высоким, с колючей проволокой по контуру. Это даже не забор, а стена, отделяющая курорт от обыденной жизни. А пинии в данном случае, размышляла она, выполняют сразу две функции — скрывают от глаз бетонность и колючесть и являют собой еще один уровень защиты.
Ниже пиний густели кусты олеандров, они цвели розовым и белым, на них взлетали громкоголосые черные скворцы. Их так много, что кажется, вот-вот случится перенаселенность. Тогда начнутся войны за передел птичьего мира? Она усмехнулась. Вчера ездила на экскурсию в Карфаген, и, видимо, исторические реалии не выветрились за ночь и не вымылись из головы во время купания.
А еще ниже, под самым балконом, стеной стояли кактусы, темно-фиолетовые от спелых плодов. Такие она вчера пробовала. Мякоть показалась похожей по вкусу на переспевшую дыню, а не на вареную свеклу, как уверяла ее приятельница перед поездкой в Тунис.
