Валерия Горбачева - Медвежий камень
Молодой парнишка некоторое время с интересом разглядывал свою находку и наконец спросил: для чего этот странный предмет? Я с удовольствием принялась объяснять, что эти шипы приделывали к обуви, чтобы ходить по льду и не скользить. И конечно, тут же рассказала известную байку о том, как когда-то одна студентка, первый раз работающая на раскопе, была поставлена записывать находки под диктовку опытного археолога. Он деловито и быстро диктовал: «Грузило каменное, поплавок деревянный, шип ледоходный, бусина мелкая…» В перерыве девушка робко спросила археолога: «Скажите, пожалуйста, что такое шипле и какой с него был доход?» Ничего не понимающий археолог заглянул в список: «Грузило деревянное, поплавок каменный, шипле доходный, бусенна мелкая…»
Мои землекопы радостно погоготали над каменным поплавком и доходным шипле и с усиленной энергией взялись за переборку земли.
– Ксения Андреевна!
Я подняла голову. Ну, конечно, Станислав Владимирович собственной персоной.
– Я должен уехать на несколько дней…
Видимо, заметив мое совершенно искреннее недоумение, он замолчал на какие-то доли секунды. И в самом деле, что это он отчитывается? Этот вопрос отчетливо читался на его лице, и я невольно поспешила ему на помощь:
– Мы постараемся без вас культовых камней не раскапывать.
Напоминание о камне вырвалось у меня случайно, видимо, потому, что только нашей с ним беседой там, у камня с медвежьей лапой, я могла объяснить его приход сегодня.
– Да уж, пожалуйста, – почти обрадованно ухватился за эту идею Дрозденко. – И если что интересное будет – попридержите, на базу не увозите, чтоб можно было посмотреть…
– Это к начальнику, к Марине Николаевне, – с усмешкой сказала я. – Как она скажет, так и будет.
Меня снова позвали землекопы, теперь чтобы проверить уровень слоя, и я, улыбнувшись – «До свидания, удачи!» – пошла к нивелиру, чтобы взять отметки. Краем глаза заметила, как Станислав Владимирович, поговорив о чем-то с Мариной, быстрым шагом направился к дому, на ходу набирая на телефоне чей-то номер.
В воротах забора, условно огораживающего строительную площадку, появилась Татьяна, моя подружка из музея. Она остановилась и нерешительно и немного нервно огляделась, выискивая раскоп.
Быстро взбежав по трапу, я энергично помахала ей рукой.
– Привет, – радостно поприветствовала я подругу, – какими судьбами?
Вопрос был далеко не праздный, еще только начало рабочего дня, и Тане положено было быть на работе, в музее, а она разгуливает по раскопам. Значит, либо по делу пришла, либо по делу шла, а к нам по пути заглянула, либо в отгуле.
– Вот, зашла посмотреть, как вы тут деньги зарабатываете, пока мы в музее паримся.
Началось… Я лишь улыбнулась и слегка покачала головой. Меня это уже перестало задевать, немного было неприятно, что такие слова говорила подруга, но я на нее не обижалась. Каждый сезон часть сотрудников музея уходила на раскоп, а другая часть возмущалась, что они, дескать, в музее работают, а кто-то пока деньги гребет лопатой. И это при том, что на раскоп приглашали всех, бывало, что катастрофически не хватало участковых или чертежников, но та часть коллектива, что возмущалась, на раскоп идти не хотела. На раскопе тяжело. Здесь не посидишь, не попьешь чайку, не уйдешь, если надо, пораньше. На раскопе то очень жарко, то сыро и холодно. На раскопе грязно, руки трескаются и шелушатся, маникюра нет и в помине. На раскопе шумно – рядом стройка, а это машины, краны, молотки и сварочные аппараты. Одним словом, это не курорт. Поэтому на самом деле немногие идут на раскоп. Конечно, часть оставшихся понимает, что просто так денег не платят, и даже сочувствует, но часть тех, кто не идет, возмущается. Вот такая странная ситуация. «Мы сидим – и вы сидите!» Первое время мы расстраивались, оправдывались, искренне предлагали работу на раскопах, а потом успокоились. Те, кто хотел, – работали, а кто не хотел, пусть себе говорят… Странно только, что Татьяна присоединилась к «возмущенным», она и сама иногда работала на раскопах и в этом сезоне уже успела покопать, но я не хотела сейчас выяснять отношения и разбираться.
– Как дела? – спросила я вполне миролюбиво.
– Нормально, – довольно резковато ответила подруга, и я все-таки насторожилась: в чем дело? Она что, до сих пор сердится, что я увольняюсь? Так и есть, следующие слова подтвердили мои догадки.
– Так ты что, Ксения, серьезно уходишь, что ли? – напрямик спросила Таня. – Не вернешься уже в музей?
– Нет, не вернусь, – вздохнула я. – Танюш, уже все решено: заканчиваю раскоп – и на новое место.
– Ну вот, а я должна, значит, мучиться, – раздраженно проговорила она. – Значит, вы умные, нашли куда деться, а мы, значит, дураки, должны…
Понеслось… Все это я уже слышала не раз, не два и не три. Какое-то время я покорно слушала, изредка вставляя: «Танюш, перестань, Тань, ну что ты, Таня, подожди, может, все уладится», но мои слова только больше раззадорили ее. Со словами «все вы такие, ладно, я пошла» она собралась уходить.
– Заходи, – сказала я напоследок, даже не пытаясь ее задержать.
– Зайду, конечно, – неожиданно покладисто ответила Татьяна, – может, уговорю тебя остаться. Ты же здесь еще месяц, наверное, пробудешь?
– Да, не меньше, – кивнула я, не обращая внимания на предупреждение о предстоящих уговорах, – заходи почаще.
– Кстати, – сделав несколько шагов, Татьяна снова повернулась ко мне, – ты знаешь, Мыльникова тоже уходит.
– Лена? – почти не удивилась я, хотя и не знала об этом. – А куда?
– В архив, конечно, – Татьяна пренебрежительно повела плечами. – Не знаю, чего идет, денег там не больше, чем в музее.
– Зато там спокойнее работать, – не согласилась я, – и потом, ее давно звали туда.
– Все разбегаетесь, – проворчала подруга, – ладно, пока.
Какое-то время я смотрела ей вслед. Мне было жалко ее, и я не сердилась на ее выпады. Татьяне давно за сорок, она на несколько лет старше меня и всю жизнь проработала в музее. Поэтому уйти ей и правда некуда – уж больно специфическая у нас специализация. Мне просто повезло.
Как нарочно после отъезда Дрозденко просто валом пошли замечательные находки. За три последующих дня стеклянные бусины уже перестали вызывать ажиотаж, перестали сбегаться на каждую монетку-чешуйку землекопы, а шиферные пряслица Марина пообещала скоро причислить к массовым находкам, наподобие гвоздей. Это, конечно, была шутка, шиферные пряслица – редкая находка, они привозились к нам только в период Киевской Руси, а значит, до тринадцатого века. Все это радовало, создавало хорошее рабочее настроение. Землекопы старательнее перебирали землю, потому что когда было что искать, то искать становилось интереснее. Скучно же выискивать в земле одни и те же глиняные черепки. Это только сумасшедшим археологам «интересен каждый фрагмент». А с точки зрения простого землекопа, все не так романтично. Они же видят, как большинство черепков и косточек, которые они с таким старанием выискивают в земле и складывают в лотки, мы просто пересчитываем, а потом выбрасываем. Те, что попонятливей, соображают, что статистика массовых находок – керамики, костей животных, гвоздей и тому подобного – указывает на степень заселенности этой территории в определенный период, но большинство об этом даже не задумывается. Поэтому когда идет одна керамика да кости, интерес постепенно падает, и переборка становится все хуже и хуже. Другое дело – индивидуальные находки. Когда они появляются, качество переборки взлетает на невообразимую высоту – «если на соседнем квадрате что-то откопали, то, значит, и у меня может быть». Всем интересно найти браслетик или кольцо. Пусть бронзовое. Или бусину золотостеклянную. Найдешь такую – весь раскоп сбегается посмотреть, начальники охают, восхищаются, историю какую-нибудь замечательную рассказывают.
