Вера Колочкова - Синдерелла без хрустальной туфельки
— А меня — Сашей. Значит, будем знакомы, Петр. А ты всегда Петр или иногда просто Петей бываешь?
— Да когда как, знаете ли, — забавно развел руки в стороны мальчишка. — Бабушка вот меня по-смешному Петрушей называет, сестрица Петькой кличет, а в школе просто Питом зовут…
— Понятно…
— Значит, вы у нас теперь жить будете?
— Ну да, буду, если позволишь.
— Саша, а вы кто?
— В каком смысле — кто? — взглянул на Петьку из-под больших очков Саша. — Поставьте, пожалуйста, вопрос покорректнее, Петр.
— Ну… Вы кем работаете? Какая у вас, к примеру, профессия?
— К примеру? — снова удивленно уставился на него из-под очков Саша, едва заметно улыбаясь. — К примеру, я телемастер…
— Ух ты-ы-ы… — восхищенно протянул Петька. — И что, любой телевизор можете починить?
— Любой могу. И не только телевизор, а еще и холодильник, и музыкальный центр, и компьютер… У тебя есть компьютер, Петр?
— Нет… Был когда-то, а теперь уже нет… — грустно вздохнул Петька. — А вы в какой-нибудь крутой фирме работаете, да?
— Нет, нигде не работаю.
— Как это?
— А так. Я сам по себе работаю. У кого телевизор сломается, к тому и иду…
— Свободный художник, значит?
— Ага. Это ты, Петр, правильно подметил. Свободный, совершенно свободный.
— Ну ладно, вы тут устраивайтесь пока. Пойду я. Больше залетать к вам не буду, вы не бойтесь…
— Ну что ты, Петр. Заходи ко мне в любое время, без церемоний. Я только рад буду.
— Да? Ну, хорошо, я зайду, конечно, — важно откланялся Петька, закрывая за собой дверь.
Найдя сестру в бабушкиной комнате, он выложил им скороговоркой всю полную информацию о жильце и без всякого перехода, на одном дыхании, тут же капризно потребовал у Василисы:
— Ты мне уже третий день обещаешь помочь со стихами Колокольчиковой! Прошу тебя, прошу! Ну когда уже, Вась?
— Ой, Петьк, ну извини. Видишь, со временем никак. Надо ж было комнату освобождать… Давай сегодня, ладно? Я сейчас вам с бабушкой назавтра еду буду готовить, а ты пока уроки свои сделаешь. Идет? И бабушку к этому делу подключим… Втроем-то такие стихи для твоей Колокольчиковой соорудим, что она сразу в обморок упадет! Вот сразу после ужина и начнем…
— А что у нас сегодня на ужин?
— Морковные котлеты.
— У-у-у… — сложив брови страдальческим домиком, завыл, как голодный волчонок, Петька.
— Ну, Петь! Ну ты что… Мы ж договаривались с тобой… Сам же понимать должен…
— Ой, да ничего! — и сам уже испугался своих эмоций Петька. — Это я так. Вась, ну ладно… Ну прости, я и забыл совсем, что я морковные котлеты страсть как люблю, вот обожаю просто…
Петька вообще был понимающим ребенком. А еще — он был любящим внуком и братом. Потому что это надо очень уж любить попавших в сложную ситуацию сестру и бабушку, чтобы терпеливо изо дня в день есть на ужин морковные, капустные да свекольные котлеты, и это несмотря на свой совсем еще капризно-эгоистичный, требующий побольше вкусной еды для роста организма возраст — двенадцать лет от роду… Не могли они позволить себе никакой вкусной еды. Нельзя им было нарушить установленный сложившимися жизненными обстоятельствами хрупкий финансовый баланс под названием «массаж-деньги-массаж». Они его и не нарушали, и терпеливо проглатывали все это овощное безобразие изо дня в день. Правда, изо всех сил старались делать это красиво, то есть Василиса торжественно сервировала стол к обеду изящной посудой, оставшейся от прежней их благополучной жизни, и накрывала его крахмальной белой скатертью, и ставила тарелки на подтарельники — все как полагается, все достойно, все как раньше… А на красивых тарелках, им казалось, и овощные котлеты очень даже приличной едой смотрятся. А может, они успокаивали себя так…
Вечером, отужинав морковными котлетами, они дружненько собрались вокруг кухонного стола и, наморщив от усердия лбы, принялись за стихоплетство для Лилии Колокольчиковой, Петькиной одноклассницы, отличницы и, судя по его рассказам, самой распрекрасной девочки на всем белом свете. Будущие стихи, как предполагалось, должны были поразить Колокольчикову в самое ее девчачье сердце и заставить-таки обратить внимание на скромного одноклассника, Петю Барзинского, их обожаемого внука и брата.
— Мне кажется, мы должны плясать все-таки от имени. Вы вслушайтесь, какое красивое у девочки имя — Лилия… — мечтательно подняв к потолку глаза, предложила свою версию Ольга Андреевна.
— Да ну… Это слишком просто — от имени. Лучше, я думаю, чего-нибудь подростково-стильное изобразить, в ритме рэпа, например, — не согласилась с ней Василиса. — Уж поражать так поражать. Так ведь, Петька?
— Не-е-е… Она рэп не любит, наверное, — замотал головой Петька, почесав карандашом висок. — Мне кажется, она такие стихи любит, знаешь, чисто женские…
— Это какие? — хором спросили Василиса с Ольгой Андреевной.
— Ну… Чтобы там сравнения всякие красивые были..
— Так я и говорю — надо от имени плясать! — снова воодушевилась Ольга Андреевна. — Вот и давайте будем ее имя с чем-нибудь красивым сравнивать. Например, так…
Закатив глаза к потолку и немного помолчав, она проговорила тихо и торжественно:
— Твое имя — как первый пушистый снежок…
Василиса, подскочив от нетерпения на стуле, тут же подхватила:
— Твое имя — как ток, электрический ток…
А дальше не пошло. Они сидели, уставившись друг на друга, молчали. В тишине, в этой творчески-напряженной долгой паузе с наморщенными лбами, с крутящимися нервно в руках карандашами возник вдруг из дверного проема твердый и насмешливый мужской голос, заставивший их всех одновременно вздрогнуть и дружно повернуть к нему головы:
— Твое имя — как прерий душистых цветок?
Жилец Саша стоял в дверях, улыбался им весело и скромно, словно извиняясь за свое такое нахальное вторжение в начавшийся творческий процесс. Перед собой на весу он держал прозрачный пакет-маечку с продуктами — поужинать человек решил, что тут такого…
— Как вы сказали? — хлопнул растерянно ресницами Петька. — Цветок прерий?
— Ну да…
— Ой, не могу! Бабушка, ты слышала? Колокольчикова — цветок прерий!
Петька вдруг покатился со смеху, потянув за собой и Василису с Ольгой Андреевной. А через минуту они смеялись уже все вчетвером — больше над Петькой, конечно, так забавно отреагировавшим на этот Сашин перл:
— Ой, не могу! Прерий душистых цветок… Лилька Колокольчикова — цветок прерий…
— Так зато в рифму попал… — попыталась неуверенно защитить Сашину версию стихов для Колокольчиковой Ольга Андреевна, тоже нахохотавшись до слез. — И очень даже хорошо звучит, и романтично даже как-то, будто из пятидесятых моих годов… Чего ты, ей-богу, Петенька…
