Трое шведских горных мужчин - Лили Голд
Он хихикает.
— Что? Думала, я врал насчет своего опыта?
Я даже говорить не могу. Он продолжает немного работать над моими плечами, сжимая напряженные мышцы, затем погружает большие пальцы в жесткий узел на задней части моей шеи. Я ахаю.
Он немедленно останавливается.
— Слишком сильно?
— О, черт. Нет. Нет, нет, все превосходно, — лепечу я.
Он напевает и снова надавливает на мышцу, снимая напряжение. Я содрогаюсь всем телом.
— Вот так, — бормочу я. — Сильнее, пожалуйста. Блять.
Он хмурится.
— Детка, твои мышцы такие тугие. Должно быть, тебе действительно больно. — Он продолжает работать над узлом, пока мышца наконец не расслабляется, и я не превращаюсь в наполовину расплавленный комок под его руками.
Я вздыхаю.
— Ты волшебник.
— Мне уже говорили об этом. Хорошо. Позволь мне заняться другой стороной.
Я поднимаюсь, и он кладет руки на другое плечо.
— Знаешь, — небрежно говорит он, разминая мышцу. — Массаж сработал бы намного лучше, если бы ты сняла рубашку.
Мой рот приоткрывается. Я вскакиваю с дивана, отшатываясь назад.
— Боже мой! Ты просто пытаешься раздеть меня!
У него хватает изящества выглядеть застенчивым.
— Ривен попросил меня об этом. Он беспокоится, что ты скрываешь травму.
Ярость кипит в моей крови.
— Не смей делать это! Найди что-нибудь еще, на что можно подрочить!
Он выглядит озадаченным.
— Это не то, что я планировал…
Я прерываю его.
— Послушай меня. Я не хочу этого. Что с тобой не так? Не пытайся обманом заставить меня снять одежду! Если я говорю «нет», я говорю серьезно!
Он поднимает руки вверх.
— Слушай, мне жаль. Прости. Мы просто хотим знать, не пострадала ли ты. Это все.
— Я действительно выгляжу такой хрупкой? Ты бы стал вот так нависать над Коулом?
Он пожимает плечами.
— Мы знаем, с чем можем справиться. Но ты не отсюда. И ты такая маленькая. Мы не знаем, что ты можешь выдержать.
— Ну, это дерьмовое, мать его, поведение, — огрызаюсь я. — Не делай этого.
Он прикусывает губу. Рыжеватый локон падает ему на лицо.
— Мне жаль, — снова говорит он. — Невероятно сильно.
Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Внезапно до меня доходит, насколько я уязвима. Я застряла здесь, и мне не к кому обратиться за помощью. Волна паники, поднимается во мне и захлестывает меня.
— Я… у вас есть ванная?
— Нет. Обычно мы просто мочимся в снег. — Он неуверенно улыбается мне. Я тупо смотрю на него, и он вздыхает, вставая. — Я покажу.
Я попятилась назад.
— Нет. Оставайся на месте. Не ходи со мной.
Он тихо ругается и садится обратно.
— Тот коридор. — Он указывает. — Вторая дверь налево.
Я следую его указаниям и спотыкаясь в темном коридоре, практически падаю в ванную. Я запираю за собой дверь, опускаю сиденье унитаза и плюхаюсь на него, пытаясь успокоиться.
Нет никаких причин для паники. Ребята спасли меня от снежной бури, отнесли мой багаж, осмотрели и накормили. Они даже отбуксировали мою машину. Если бы они хотели причинить мне боль, они бы уже сделали это. Они достаточно сильны, чтобы заставить меня делать все, что они захотят, и у них было много возможностей для этого.
Мне нужно успокоиться.
Раздается легкий стук в дверь.
— Ты в порядке? — говорит Илай. — Пытаешься сбежать через окно? Защелка немного неудобная, ее приходится покачивать со стороны в сторону.
Я встаю, пошатываясь, и открываю дверь. Меня сразу же окутывает аппетитный аромат теплого сахара и корицы. Илай делает шаг назад, давая мне пространство, и предлагает мне тарелку.
— Я испек тебе булочку с корицей, в качестве извинений.
Я опускаю взгляд на выпечку. Выглядит восхитительно.
— Ты сделал это сам?
— Ладно. Я поставил его в микроволновку. Но я вложил в это все свое раскаяние. — Он одаривает меня обнадеживающей улыбкой. — Слушай, мне действительно жаль. Я не хотел тебя напугать. Я обещаю, что наши с Ривом намерения были благородными, но ты права, ситуация оказалась дерьмовой. — Он проводит рукой по волосам. — Если хочешь побыть одна, ты можешь провести ночь в моей комнате, а я займу диван, или… — Он хмурится. — Может быть… это тоже жутко? Хм. У нас есть свободная комната, я могу перетащить гостевую кровать, если ты не против подождать в гостиной? У нас не часто бывают гости, мы вроде как не готовы.
Он выглядит таким серьезным и так искренне расстроенным, что напугал меня, что меня охватывает смущение.
Я ненавижу, что стала такой чувствительной. Несколько месяцев назад, если бы такой горячий мужчина потребовал, чтобы я сняла рубашку, чтобы проверить меня на наличие травм, я бы сорвала ее в считанные секунды и, вероятно, мурлыкала, пока он это делал. Я ненавижу, что я стала так бояться людей. Я ненавижу это. Это не я. Я чувствую себя маленьким кроликом, подпрыгивающим при каждом внезапном шуме, смотрящим на всех так, словно они потенциальный хищник.
— Нет. Нет. Все в порядке. Спасибо. Я… не хочу оставаться в одиночестве. — Я беру тарелку и направляюсь обратно в гостиную. — Извини, что сорвалась. Наверное, для меня это довольно щекотливая тема. — Я сворачиваюсь калачиком обратно на свое место на диване, зарываясь в подушки.
Он плюхается рядом со мной, на его лице появляется беспокойство.
— Что? Почему? — Когда я ничего не говорю, его челюсть сжимается. — Почему? — Он говорит вновь, его голос становится резче. — Кто-то причинил тебе боль?
Я открываю рот, но не могу произнести ни слова.
Он выпрямляется. Все ленивое очарование спадает с него, и внезапно он уже не выглядит таким безобидным. Я не сомневаюсь, этот человек мог бы надрать кому-нибудь задницу.
— Нет, — говорю я поспешно. — Нет. Ничего подобного… о чем бы ты мог подумать. Мне не следовало этого говорить. — Я тру глаза. — Я просто устала. Слишком много говорю.
Он изучает меня несколько секунд, его лицо серьезное. Я заставляю себя улыбнуться ему. На секунду мне кажется, что он собирается снова повторить свой вопрос, но вместо этого выражение его лица смягчается. Он раскрывает объятия.
— Хочешь обнимашек?
Я удивленно моргаю. Я не знаю, чего я ожидала, но точно не этого. Я чувствую странное напряжение в груди. Я понимаю, что действительно хочу, чтобы меня обняли. Мне вроде как очень, очень сильно это нужно. У меня только что была самая адская неделя в моей жизни. Я ставлю свою тарелку.
— Я… да. Хорошо.
Он поддается
