Паутина лжи (СИ) - Янова Екатерина
А я понимаю, что даже попрощаться с малышкой не успела. Как она там будет одна? И чем её будут кормить? Кто будет о ней заботиться?
Мне снова чудится детский плач. Внутри начинает дрожать от тоски, обиды, несправедливости. Господи, помоги мне!
Хочется сесть здесь и беспомощно порыдать. Но что это изменит? Если я хочу добиться результата, нужно действовать по-другому!
Ещё не всё потеряно! Я буду биться за малютку и обязательно заберу её, чего бы мне это ни стоило!
Эта мысль придаёт мне сил, я иду назад в палату.
Всё, Юля, хватит слёз! Пора действовать!
Глава 7.
Иду в свою палату, собираю вещи. Не хочу дожидаться мужа. Пошёл он, добродетель хренов. Уверена, это Дан поднял волну. Поэтому меня срочно решили выписать и доступ к ребёнку прикрыть.
Переодеваюсь, иду на пост узнать, готова ли выписка. Не готова. Ну и пусть. Потом заберу.
Возвращаюсь в палату, следом за мной заходит Лидия Ивановна.
– Юленька, выписываешься, девочка?
– Да. Вылечили меня, – отвечаю зло.
– Ну и чего ты нервничаешь?
– Потому что это муж меня выписать решил. Не хочет он ребёнка усыновлять, меня в психички записал и врачам пожаловался.
– Юль, – трогает она меня за плечо, – ты не пыли. Он ведь в чём-то прав.
– Что? И вы туда же? – оглядываюсь на неё резко.
– Юленька, ты сама подумай, это ведь очень серьёзное решение. Чтобы вам ребёночка отдали, вам нужно соответствующие органы убедить, что вы надёжная, крепкая семья. А ты мужа видеть не можешь. И что дальше?
– Не могу, – сажусь обречённо на кровать. – Но я же правда хочу забрать крошку, тёть Лид. Я же не поиграться с ней хочу, а усыновить. Её же в дом малютки отправят, понимаете?
– Юль, да всё я понимаю, но и ты подумай. Конечно, в душу к тебе никто заглянуть не сможет, но все эти люди из опеки будут пытаться, проверять. А ты пока ещё очень нестабильно себя ведёшь. Тебе надо своё горе пережить, доказать всем, что ты глупости делать не собираешься. Ну и с мужем вам нужно реально помириться. Ну как вы будете? Играть, как в театре? Думаешь, получится всех обмануть?
– Господи, как же сложно всё, – меня опять накрывает отчаянием.
Свет, который едва забрезжил где-то вдали, снова меркнет, оставляя мне только ледяную, скручивающую боль потери и одиночества, без возможности что-то изменить.
Падаю камнем на кровать, утыкаюсь в подушку. Рыдания душат.
– Юль, – гладит меня по спине Лидия Ивановна, – не надо так. Ты просто немного отпусти ситуацию, не разрывайся. Позволь самой себе погоревать, прожить всё, восстановиться. А там, может, и с мужем всё прояснится. А малютка, ну куда она денется? Она у нас ещё будет пару недель как минимум, а потом уже будут решать, куда передать ребёнка. Девочка как раз окрепнет, и ты окрепнешь. Вот тогда и заберёшь её, если не передумаешь.
– Я не передумаю, – всхлипываю я. – Только как она сейчас без меня? Кому она тут нужна.
– Я буду за ней присматривать. Обещаю.
– Правда? – поднимаю заплаканные глаза на эту немолодую, но такую добрую женщину.
– Правда. Всё хорошо будет.
– Спасибо вам. Если бы я вас не встретила… Вы мою бабушку напоминаете. У меня ведь никого из родных не осталось.
– Да, понимаю тебя, – вздыхает Лидия Ивановна. – Мои внуки далеко, и дети тоже. Вот, хоть тебя пожалею. Всё, успокаивайся, – укрывает меня одеялом и ещё долго сидит рядом, поглаживая и приговаривая ласковые слова.
Нет, в то, что будет хорошо, я не верю, но спокойный голос медсестры и её монотонные поглаживания по спине немного успокаивают.
Я проваливаюсь в какое-то тревожное пограничное состояние между сном и явью. Я снова брожу по ледяным мрачным коридорам, слышу где-то плач моей малышки, ищу её, ищу, ищу…
Но найти никак не могу.
– Юленька, Юль.
Кто-то трясёт меня легонько за плечо. Открываю глаза. Данил.
– Юль, проснись.
– Не трогай меня, – отшатываюсь от него.
– Юль, – вздыхает он. – Прости, что разбудил. Но ты стонала во сне, да и мне на работу пора возвращаться. Поехали домой.
– Я сама доберусь, езжай на свою работу, – сажусь на кровати, сонно моргая.
– Юля, хватит, – вижу, он злится, но сдерживается изо всех сил, разговаривает со мной как с непослушным капризным ребёнком. – Я же как лучше хочу, неужели ты не понимаешь?
– Кому лучше? Тебе? – смотрю на него с презрением.
– Юль, – садится он рядом. – Давай обо всём дома поговорим, хорошо. Я не отрицаю категорически твоё желание усыновить ребёнка. Просто пойми, я не могу принять это решение так быстро. Мне нужно время. И…, – вздыхает рвано, как-то очень тяжело. – Ну не могу я так, Юлька. Я же тоже переживаю, пойми. Ты же не думаешь, что всё это было для меня праздником? Или ты совсем уже откололась от меня, забыла, что я тоже хотел ребёнка, не меньше тебя.
– Я всё помню, – наворачиваются у меня на глаза слезы. – Так отчётливо помню, что хочется память потерять.
– Юль, – берёт меня за руку Данил, – поехали домой. Там попробуем как-то жить. Если мы оба этого захотим, у нас всё получится. А тогда и про ребёнка подумаем.
Я в абсолютном раздрае. С одной стороны, я отчаянно хочу оттолкнуть Данила, припомнить ему все грехи, послать подальше, но тогда девочку мне точно не отдадут. А значит, нужно терпеть. Нужно убедить мужа, что я простила его, и у нас возможна снова семья.
Как я это всё переживу, мне страшно даже представить, но ради малютки, которая сейчас совершенно одна, лежит там без папы и мамы, слабенькая, одинокая. Ради этого ангелочка я готова попробовать.
– Хорошо, – вздыхаю я, – поехали домой.
Глава 8.
Дан везёт меня на машине по городу. Я смотрю на знакомые улицы, дома, тротуары и не узнаю их.
Точнее не так…
Они как раз остались прежними, это я внутри умерла, а воскреснуть у меня никак не получается. Мне казалось, что и жизнь вокруг теперь утратила краски, перестала существовать, превратилась в руины.
Но это не так. Вокруг люди все также живут, надеются, верят, смеются, влюбляются.
А я как будто выпала из этого потока и теперь стою в стороне и не понимаю, как вернуться? Там ведь никому не нужны твои горе, печаль, ломающая душу безысходность. Да, люди способны сочувствовать в моменте, а дальше всё. Ты или снова встраиваешься в нормальный ритм жизни или остаёшься за бортом общества.
Мне ведь теперь именно это и предстоит – вернуться в общество как бы полноценной особью, способной всем доказать, что я бесчувственный биоробот, готова выполнять свои социальные функции, не нарушая покой других и их установки о “нормальности”.
Говорить то, что от меня хотят услышать, делать то, что положено, а внутреннюю боль, свою разворочанную душу спрятать от всех подальше. Даже от собственного мужа, которого я теперь практически ненавижу.
Почему так? Почему общество устроено настолько несправедливо? Почему какие-то посторонние люди должны решать, кого мне любить, кому помогать? Почему они считают, что лучше ребёнку вырасти без родительского тепла и заботы, но не отдать малютку безумно любящей её женщине, пусть и не биологической матери?
Знаю, это все риторические вопросы. Но от них очень тяжело.
Машина останавливается около нашего подъезда. Я сижу, не в силах пошевелиться. Я не знаю, как войти в стены, которые наполнены моими несбывшимися надеждами.
Чувствую, Дан тоже нервничает.
– Юль, – сглатывает он. – Там дома…, – замолкает.
– Тоска. Чёрная, беспросветная тоска. Да?
– Да. И… Ты просила не трогать ничего…, – мнётся он.
Резко поворачиваю к нему голову, прожигая злым взглядом. Открываю дверцу авто и бегу по ступенькам в нашу квартиру, уже понимая, что он меня не послушал.
Как он мог! Сволочь! Я же просила!
– Юля, стой, – догоняет меня Дан уже на лестнице.
– Не трогай меня! Дай ключ! – требую яростно.
Отмыкаю дверь, влетаю в прихожую, бегу в детскую. Застываю на пороге в полном шоке.
В нос забивается запах гари. Посреди комнаты натыкаюсь на чёрное прогоревшее пятно в ламинате. Осматриваю в немом шоке комнату.
