Слепая зона - Ольга Вечная
— Ему сколько лет? Семь?
Это первая моя шутка, которая Смолину заходит. Он широко и вроде искренне улыбается. Радость коготками психологической нестабильности сжимает грудь — он меня одобрил!
Качаю головой, запрещая себе триумф. Нашла от чего вилять хвостиком.
— Ты труп! Чертов труп! — орет водитель белой машины почти мне на ухо. — Чертов, сука, труп, Пла-то-ша! — Движок его машины громко шумит.
Радость сменяется паникой. Смолин хищно улыбается и вновь выжимает газ.
Нам все еще красный.
— Высади меня, — начинаю нервничать. — Если намерен гоняться, высади меня немедленно.
— Сидеть, — рявкает он.
Рука, которая потянулась было к ручке, замирает. Сердце, напротив, ускоряется.
— Эй, Смолин, не угробь меня, плиз.
Они с мужиком смотрят на дорогу. Оба сосредоточены, предельно внимательны.
Зеленый.
Я задерживаю дыхание и съеживаюсь!
Белая машина устремляется вперед. Наша — стоит на месте.
Через долю секунды Смолин все же жмет на педаль, и мы плавно трогаемся. Лихорадит меня, впрочем, так, как если бы рванули соревноваться.
— Капец, — выдыхаю. — Капец, блин! Я почти поверила, что сейчас стартанем. И часто такое происходит?
— Регион двадцать четыре, — пожимает он плечами, продолжая держать руль. С какой-то неадекватной гордостью. — Все в порядке, Элина Станиславовна. Я не идиот же. Не бойтесь со мной ездить, у меня не было ни одной аварии на дорогах города.
— А на гонках?
Смолин не успевает ответить: мы равняемся с белой иномаркой. Соревновавшийся с самим собой водитель — явно в бешенстве. Сигналит. Кричит что-то на сибирском матерном, да так, что у меня уши горят. А потом он нас подрезает.
Не знаю каким чудом, но Платону удается затормозить и перестроиться.
— Блядь, — выдает он. Чуть тревожно на меня поглядывает.
— Да он неадекватный! — поражаюсь я, хватаясь за сердце.
Неадекват подрезает снова и снова. Агрессивно. Явно провоцируя аварию. Такого — я в жизни не видела, это как кадры из кино про мафию, где в край охреневшие бандиты создают аварийные ситуации.
На экране телика выглядит круто, в жизни, скажу честно, — так себе.
Даже произнести толком не могу ничего, замерла и наблюдаю за ситуацией.
— Сегодня день такой, — выдает Смолин. — Плохой. У всех подгорает. Мы скоро свернем.
Но белая тачка сворачивает за нами.
Равняемся на следующем светофоре. Стекло опускается, и вновь слышны матерные ругательства. Смолин качает головой.
— Фёдор сдох, и вы с мелким так же сдохнете! Платоша, блядь. Телка у тебя новая? Стремная пиз-дец, но в тот же день трахну! А потом и мамашу твою. Сделаю над собой усилие.
Я холодею от такого захода. Резко перевожу глаза на Смолина. Теперь понимаю, где он тренировал выдержку. Если у него часто такие стычки, то мои тявканья ему — как морской шум.
— Малышка, пересаживайся ко мне! — зовет мужик. — На коленки. Птенчик сладкий. Вай, губки какие рабочие.
— Да обгони ты его уже! — психую. — Он же нас унижает! Если эта тачка хоть на что-то...
Зеленый.
Платон молниеносно переключает передачу и жмет газ. Наша машина срывается с места. Я вцепляюсь в сиденье, слово «способна» так и остается на языке. Стрелка спидометра моментально переваливает за сотню.
Агрессивный рев движка поднимает волоски дыбом. Я замираю, словно задавленная мощью и скоростью автомобиля. Страх стискивает грудную клетку, рождая восторг и какой-то особый, незнакомый ранее трепет. Мурашки роем по коже.
Белая машина равняется с нами.
Платон вновь переключает передачу, и мы улетаем вперед.
Глава 7
Двигаясь со скоростью света, можно подчинить себе время. Наша скорость, ясно-понятно, ниже, но в моменте... кажется... что время и правда замедляется.
Напряжение звенит в ушах, хочется больше информации, и я сдергиваю очки.
Секунда, вторая, третья. Пресс каменеет максимально, я так напрягаю ноги, что их вот-вот сведет судорогой.
Вижу одновременно дорожное полотно, капоты нашей машины и вражеской. Тачки по очереди обгоняют друг друга. Движки ревут. Уровень агрессии зашкаливает.
Победить! Сделать этого козлину неадекватного! Я вдруг ощущаю азарт такой силы, что он сминает инстинкт самосохранения. Стискиваю пальцы и подаюсь вперед.
Ни слов, ни мыслей. Абсолютная, пугающая пустота в черепной коробке.
Рывок. Еще один. Я сжимаю кулаки. Ну давай же! Давай!
— Быстрее! — кричу, саму себя не помня.
Наша машина вырывается вперед, и я радостно вскидываю руки! Смолин сосредоточен, но я замечаю зачатки самодовольной улыбки, на миг показавшейся милой.
Мы стрелой несемся по трассе! Нас не остановить, мы скорость! Мы — сама жизнь!
Теперь уже окончательно понятно, что победили. Деревья мелькают по обочинам, машина плавно замедляется. Я открываю окно, ловлю растопыренными пальцами колющий воздух. А потом, дразнясь, показываю отставшему неадеквату на белой машине средний палец. Поднимаю руку повыше, чтобы уж точно увидел.
Платон Игоревич хрипло смеется. Я снова ощущаю то самое неловкое смущение, заставляющее опускать глаза и, как в кино, покусывать нижнюю губу. Приходится себя проконтролировать, чтобы не выкинуть чего-то подобного.
Сердце колотится как при беге, торопливо поднимаю стекло. Мы со Смолиным вдруг бегло переглядываемся, совершенно случайно, как обычные люди в момент диалога, и в голове всплывает: «Ничего такой».
Я быстро перевожу глаза на дорогу.
— Так его! А кстати, это кто? — все еще на адреналине выпаливаю весело.
— Эм. Один друг.
— Друг? — Мои брови летят вверх, я поворачиваюсь к Смолину всем корпусом: — Кто ж, по-вашему, враг, если это друг?
Машина тем временем замедляется, мы возвращаемся к обычному городскому вождению.
— Длинная история, Элина Станиславовна. Как насчет того, чтобы оставить случившееся между нами? — улыбается он. На этот раз натянуто, привычно вымученно.
Становится равнодушным, каким был с самого начала. Переживает, видимо, что я солью заезд начальству.
Ни намека на флирт или что-то в этом роде. Ни взгляда, ни интонации... Ох. Внутри печет от утроившегося интереса.
Стоп.
Нет-нет-нетушки!
С ужасом качаю головой. Лучше бы подкатывал, ей-богу! Загадочно-печально-прохладный голос Смолина мгновенно разжег пламя незаслуженной симпатии.
Согреть отстраненного мужика. Доказать, что он хороший и нужный. Спасти любовью. Какой соблазн — снова с размаха на те же грабли, и лбом. Да так, чтобы в ушах звенело пару месяцев.
Ни за что на свете.
Как взрослая женщина, я делаю выводы: симпатии нет, поэтому и думать нечего.
— Это смотря что мне за это будет, — говорю ровно. Без тени кокетства.
